И почему-то мне совсем не хочется, чтобы он уходил.
Он выходит из парной, и дверь за ним медленно закрывается, оставляя после себя след тепла и… пустоты.
Я остаюсь одна, сердце колотится в груди, как у пойманной птицы. Облокачиваюсь на деревянную стену, прикрываю глаза. Почему мне не всё равно? Почему его голос вызывает в груди эту боль — почти физическую?
Минут через пять я, наконец, решаюсь сесть. Усаживаюсь на нижнюю полку. Парная прогрета, жар постепенно расслабляет мышцы, смывает напряжение. Но внутри — ураган. Не утихает. Не затихает.
Дверь снова открывается.
Я вздрагиваю.
Это он. Эрик. Вернулся.
На нём — полотенце, запахнутое на бёдрах. В руках — берёзовый веник. Он смотрит на меня, не ухмыляется, не ерничает, просто серьёзен. Почти сдержан.
— Ларисы всё нет? — спрашивает он.
— Нет, — тихо. — Наверное, задержалась.
Он кивает и будто колеблется, потом садится напротив, оставляя, между нами, расстояние, но всё же… не уходит.
— Я не хотел ставить тебя в неловкое положение, — говорит он, глядя на меня в упор. — Просто… не знал, что ты тоже идёшь в баню. Лариса не сказала.
— Всё в порядке, — я пожимаю плечами, пытаясь говорить ровно. — Бывает.
— Давно не видел тебя такой… спокойной.
Я поворачиваюсь к нему, прищуриваюсь.
— Может, потому что ты давно не видел меня вообще?
Он смотрит прямо, с той же странной серьёзностью.
— Может. Или просто привык видеть тебя другой. Колючей. Сильной.
— А теперь я какая?
— Тихая. Но внутри… как будто ураган.
Я отвожу взгляд. Слова задевают. Слишком точно. Он всегда умел видеть меня насквозь, и это бесило больше всего.
— Не строй из себя философа, Эрик. Не в этом ты хорош.
— А в чём?
Его голос становится ниже, глуше.
Я смотрю на него. На этот взгляд, от которого когда-то теряла голову. Он не изменился. Чуть повзрослел, возмужал, может. Стал сдержаннее. Но в этих глазах всё тот же огонь. Огонь, который когда-то сжёг всё, что было между нами.
— Ты хорош в разрушении. В этом ты — мастер, — произношу тихо. — Как и в том, чтобы уходить.
Он медленно кивает. Молчание.
— Я действительно ушёл, Агата. Но только потому, что думал — ты выбрала другого.
— Я? — смеюсь, но в этом смехе — горечь, колкая, как осколки стекла. — Это ты не отвечал. Не приехал. А потом я узнала, что ты — в Германии. С невестой.
— Я не был обручён. Это ложь. Я…
Он резко замолкает. Что-то мелькает в его взгляде — колебание, боль, страх.
И вдруг он встаёт. Подходит ближе. Слишком близко. Его рука ложится рядом с моим плечом на скамейку, и теперь он нависает надо мной, словно весь воздух сгустился между нами. Его взгляд цепляется за мой.
— Знаешь, что самое странное? — голос тихий, хриплый, почти шёпот. — Сейчас, глядя на тебя, мне кажется, будто ничего не прошло. Будто всё это — сон. И мы всё ещё те, кем были.
Я чувствую, как горят щёки. Как от жары, так и от него. От воспоминаний, которые поднимаются со дна души, от того, как легко он рушит мои стены.
— Мы не те, Эрик. И уже не вместе, — шепчу.
— Но ты дрожишь, когда я рядом, — отвечает он, не отводя взгляда.
И в этот момент он наклоняется. Его лицо приближается — и весь мир словно замирает. Горячее дыхание касается моей кожи. Его губы находят мои, и всё — исчезает.
Поцелуй обрушивается, как буря — нежный, но дикий, знакомый до боли, до дрожи. Его губы сначала мягкие, осторожные, будто он не верит, что я настоящая. А потом — крепче, голоднее. Он целует, как будто хочет вспомнить всё — каждую эмоцию, каждый изгиб, каждый вздох между нами.
И я… Я на мгновение тону в этом чувстве. Во вкусе, в жаре его тела, в его пальцах, которые слегка касаются моей шеи, как раньше. Будто возвращаюсь туда, где всё было просто. Где он был моим.
Моё сердце грохочет, как раскат грома внутри грудной клетки. Пальцы сжимаются в кулаки, кожа горит. И на одну секунду — я поддаюсь. Впускаю его в это хрупкое, сломанное «нас».
Но затем — словно просыпаюсь.
Словно холодный воздух разрывает это наваждение. Я резко отстраняюсь, поворачиваю голову, закрываю глаза.
— Не надо, — шепчу. Голос дрожит.
Он замирает. Дышит тяжело. Всё ещё слишком близко.
— Почему? — его голос — глухой, как удар.
Я поднимаю глаза. Потому что я не могу позволить тебе снова меня разрушить.
— Потому что ты — моя боль. А не мой дом, — произношу уже вслух.
Резко встаю. Тело горит от жара, но внутри — ледяной шквал. Взгляд у меня — холодный.
— Знаешь что? Мне не нужны объяснения и по поводу твоего отъезда, ни по поводу твоей невесты. Поздно. Всё уже сказано. Всё уже пережито. Мне не важно невеста у тебя была, или это очередная уловка твоей матери. У нас была любовь, Эрик. Такая, что не у каждого случается. А потом была боль. Ты выбрал, как поступить. И я — тоже. Так что давай не будем притворяться, что можно всё переписать.
Я иду к двери. Хватаю халат, сжимаю в пальцах.
Но прежде, чем выйти, слышу за спиной его голос.
— А если я не хочу всё переписывать, Агата? Если я просто хочу вернуться туда, где ещё была ты?..
Я замираю. На секунду. А после выхожу, оставляя за собой жар, который уже не связан с температурой воздуха.
Только с тем, что было. И с тем, чего больше не будет.
Глава 13
На улице уже темнеет. Воздух наполнен прохладой и ароматом хвои. Я быстро обматываю халат, словно это способ спрятаться — от него, от себя, от воспоминаний, которые накрыли с головой.
Шум вечеринки остался где-то позади. Смех, звон бокалов, запах мяса — всё это больше не имеет ко мне отношения. Иду по деревянной дорожке обратно к дому, будто по льду — осторожно, затаив дыхание.
В голове звучит его голос. «Если я просто хочу вернуться туда, где ещё была ты?»
Поздно. Слишком поздно. Или… нет?
Я не хочу думать. Не хочу чувствовать. Но всё внутри будто снова оживает.