— Во-первых, — говорит жёстко, голос твёрдый, слова острые, как клинок, — я тебя никуда не отпущу.
Он делает шаг вперёд.
— В этом городе у меня есть власть. И я не позволю тебе уехать. А во-вторых… — он сжимает кулаки, — мы сейчас выйдем отсюда, и ты расскажешь мне всё. Всё то, что даже своей матери не говорила. Все! Что было между тобой и моей матерью.
Он смотрит мне в глаза так серьезно, что я не в силах отвести взгляд.
— Клянусь… если моя мать… если моя мать причастна к нашему расставанию, она поплатится за это.
Я замираю.
— Эрик?.. Как ты… как ты узнал, где я? — в растерянности смотрю на него, на маму. От волнения за нее прихожу в себя. — Уходи. Тебе нельзя тут быть.
Но он делает шаг ближе. Его взгляд решительный. Я понимаю, что он не уйдёт.
Я быстро хватаю тазик, полотенце. Кладу всё на место. Склоняюсь к маме, целую её в щеку.
— Я вернусь, мам, я скоро… — шепчу ей в ухо, сжав её ладонь.
Хватаю Эрика за руку и вывожу из палаты, но буквально за секунду все меняется. Эрик быстро перехватывает мою ладонь и твердым шагов идет вперед. Сила в его пальцах такая, что я даже чувствую легкую боль. Теперь он ведёт меня, не давая ни секунды на сопротивление.
Проходим мимо врача — маминого лечащего.
— Подготовьте Зою Викторовну к транспортировке, — бросает Эрик, не сбавляя шага. — Уход до отъезда чтобы был наилучший. Мой ассистент приедет и всё решит. Благодарность вам за работу тоже он привезет.
Мне стыдно. За тон, за резкость, за то, как он бросается словами, словно банкнотами, в лицо. Но взгляд врача, засветившийся алчным интересом, быстро стирает неловкость.
Ему плевать. Лишь бы платили.
Мы выходим из больницы, и я в шоке обнаруживаю внедорожник Эрика у входа. Чёрный, массивный, как угроза.
— Почему ты не рассказала мне, что твоя мать в таком состоянии? — Эрик оборачивается ко мне, ярость в его глазах граничит с болью. — Мы всё-таки не чужие люди.
— Я… — не успеваю ответить.
— Почему я должен узнавать о таком от сотрудников⁈ — он почти кричит. — За ней должен быть лучший̆ уход! Почему она лежит в этой жалкой больнице с этими посредственными врачами, а не в лучшей частной клинике города? В нормальных условиях?
— Потому что я не знала, как о таком просить… — вырывается у меня. Хочу вырвать свою руку из его. — Я и не знала о частных клиниках, я вообще приехала только что. У меня никого нет тут, чтобы посоветовать! Я одна!
— Агата, ты никого не должна просить! — он резко дергает меня к себе, приближаясь вплотную. — Это твоя мать! А значит, и мне она не чужая, и мне не плевать. Сегодня же мы перевезём её в частную клинику. И никаких возражений. Я всё устрою.
Он смотрит в упор. Его глаза горят.
— Но до этого… — он медленно приближается, почти шепчет, — ты расскажешь всё. От и до. Без фильтра. Без пауз. Без «может, потом».
— Эрик… — я отступаю на шаг. — Я не могу сейчас…
— Нет, можешь. Ты должна. Потому что если ты снова сбежишь, если снова скроешь правду, я не вынесу этого.
Он сжимает мою руку.
— Потому что, если ты мне ещё хоть раз солжёшь, я не знаю, что сделаю, Агата. Я сойду с ума. Поняла?
У меня перехватывает дыхание. Его голос — хриплый, надломленный. Он требует не просто так. Но молчит об одном: «Если ты скажешь, что тебя тогда сломали, я не прощу себе. Никогда».
Мои пальцы дрожат. Горло сжимается. В голове шумит.
Я чувствую: я на краю. Либо сейчас правда, вся, как есть. Либо мы потеряем друг друга окончательно и навсегда.
Глава 18
Мы едем в машине.
В его огромном чёрном внедорожнике, который будто проглатывает меня своей тяжёлой тишиной.
Салон тёплый, но мне холодно.
Кожаные сиденья пахнут чем-то дорогим — парфюмом, кожей… Эриком.
Он за рулём. Напряжённый. Молчит.
Руки на руле сжаты так сильно, что костяшки пальцев побелели. Он будто вцепился в этот автомобиль, чтобы не вцепиться в меня.
Я тоже молчу.
Смотрю в окно, будто где-то там, за стеклом, есть выход — в другой мир.
В тот, где не так больно. Где всё не так искалечено.
— Говори, — вдруг глухо бросает он.
Голос низкий, ровный, но будто сквозь камень.
— Я жду.
Я прикусываю губу, ловлю воздух.
Мне больно. Тяжело. Горло сжимает. Но он прав, убежать уже не получится. Не в этот раз.
Я смотрю на него. Потом выдыхаю:
— Сначала ты скажи.
Пауза.
— Твоя Адриана… она беременна?
Он резко жмёт на тормоз. Машина дёргается, замирает на дороге.
Меня бросает вперёд, но ремень ловит.
Эрик поворачивается ко мне с таким лицом, будто я вылила на него ведро ледяной воды.
— Что? — он почти не верит своим ушам. — Адриана беременна? От кого?
— Ну… от тебя, наверное, — шепчу я, сама поражаясь его реакции.
— Ты же с ней. Все об этом говорят. И… твоя мать сегодня приходила ко мне. Она…
— Стоп! — он сжимает руль ещё сильнее, а потом резко отпускает. — Агата, Адриане только недавно исполнилось восемнадцать. И я с ней не спал. Никогда. Ни разу.
Он смотрит на меня в упор. В голосе почти отвращение.
— Она сестра Тимура. Помнишь его? Мой одногруппник. Разве я стал бы спать с сестрой своего друга?
Да, я помню Тимура. Его лучший друг из университета. Они вместе начинали бизнес — с юношеским азартом, на одном дыхании, как будто весь мир лежал у их ног.
Первым был летний эксперимент — арбузы из Астрахани. После первого курса они пригнали фуру, продавали прямо с машины. Выручили неплохую прибыль, обрадовались. Поверили, что могут больше. На радостях заняли денег и привезли уже два КАМАЗа. Но вторая попытка обернулась провалом: арбузы оказались водянистыми, безвкусными и почти не продавались. Убытки были ощутимыми.
Потом они пытались запустить такси — арендовали несколько машин, собрали водителей… Но и тут не сложилось. Расходы росли, дохода не было. Ещё через пару месяцев открыли продуктовый магазин