Утро встречает нас серым небом. На крыльце ждёт чёрный внедорожник. Эрик садится рядом со мной, Тимур впереди. Дорога в аэропорт кажется бесконечной, каждый километр словно отрывает от прошлого и приближает к судьбоносной встрече. Дальше на самолете почти три часа, и мы в Москве.
В столице нас встречает хмурый мужчина в строгом пальто. Он представляется:
— Алексей Громов. Частный детектив. Люди из прокуратуры уже ввели меня в курс.
Эрик пожимает ему руку, но не теряет холодной настороженности. Мы садимся в кафе, для обсуждения дела.
— Нам нужен врач, который вёл дело Агаты десять лет назад. Его звали Вадим Сергеевич Кулагин. Николай Петрович утверждает, что он исчез сразу после истории с детьми.
Громов открывает папку, достаёт фото и несколько справок.
— Последний след — московская частная клиника. Трудоустроен там был шесть лет назад. Но год назад внезапно уволился и пропал. Ни регистраций, ни официальных следов.
— Значит, — тихо произношу я, — он что-то скрывает.
Эрик мягко сжимает мою руку, будто оберегает от собственных мыслей.
— Мы найдём его. Любой ценой.
Громов кивает.
— У меня есть неофициальные контакты. Возможно, он уехал за границу. Но такие исчезновения не бывают случайными. Кто-то либо помогает ему, либо наоборот — преследует.
Я чувствую, как у меня подкашиваются ноги, хотя я сижу. Перед глазами — образ врача, который мог знать правду обо мне и моём сыне.
— Если он жив, — выдыхаю я, — я должна его увидеть.
Эрик сжимает мою ладонь. Его голос твёрдый, как клятва:
— Ты увидишь.
Глава 50
Мы сидим в маленьком офисе Громова. Стены заставлены папками и коробками, пахнет пылью и крепким кофе. За окном моросит дождь, капли стекают по стеклу и будто подчеркивают тревогу, в которой я живу последние дни.
Громов раскладывает перед нами бумаги.
— Я опросил бывших коллег Кулагина. Никто толком ничего не знает. Один сказал, что он был «слишком осторожным» человеком. Другой намекнул, что у него были проблемы
Эрик откидывается в кресле, скрестив руки на груди.
— Значит, его убрали?
— Возможно, — спокойно отвечает Громов. — Но есть кое-что.
Он достаёт фотографию: на ней серый подъезд обычной многоэтажки. Подписано — два год назад. — Кулагина видели здесь, в районе Чертаново. Снимал квартиру, жил с женой и сыном.
У меня сердце замирает.
— Вы уверены?
— Уверен, — он кивает. — И вот что интереснее всего. Соседка рассказала, что два года назад, перед переездом, он ходил счастливый и говори, что наконец черная полоса закончилась и теперь все будет хорошо.
Я не могу дышать. Руки дрожат так, что я вцепляюсь в край стола.
— И что это может значить для нас?
Громов пожимает плечами.
— Выясним.
— Значит, он был здесь. Совсем рядом, — шепчу я.
Эрик берёт мою руку, крепко, как будто хочет удержать меня от отчаяния, чтобы я не сорвалась в эту бурю. Его глаза — холодный стальной блеск:
— Мы только начали, Агата. Мы найдем его. — Он старается быть сильным передом мной, но я вижу, как он сжимает кулаки, будто готов броситься в бой прямо сейчас.
Громов медленно улыбается уголком губ:
— Я достану списки тех, кто пересекал границу в этот период. Если они выехали — будет след. Если нет… значит, они всё ещё здесь. А значит, мы их найдем.
С нашей встречи с детективом прошло четыре дня.
Мы с Эриком не произносим это вслух, но как будто стали задумываться, что схватились за ложные мечты. Наши взгляды и движения выдавали наше отчаянье. Но в тоже время, мы с ним сблизились. Он чаще обнимает меня, целует, старается поддержать в минуты терзаний. И я ему благодарна за это участие.
Детектив Громов позвонил неожиданно и попросил прийти в его кабинет. Мы вновь стали надеяться и бояться одновременно. Тон у него был ровный, но в голосе слышалась напряжённость — та самая, что предвещает важные новости.
Я вхожу в кабинет Громова, снаружи беспокойно гудит город, а внутри воздух плотен от кофе и сигаретного дыма. Эрик заходит вслед, и закрывает за нами дверь так, будто за ней — другой мир. Громов раскладывает перед нами стопку распечаток, как картограф кладёт на стол старую карту. У меня в груди тугой узел: каждое его движение — приговор или надежда.
— Сначала — плохая новость, — говорит он ровно, и я чувствую, что это его «сначала» мне уже не нравится. — След Кулагина исчез на несколько дней. Мы прочесали все возможно привычные маршруты, опросили знакомых, просмотрели камеры — тишина. Но затем…
Он медленно раскладывает бумаги. На экране — вывеска новой клиники, ниже — регистрационные данные, адрес в Москве, список сотрудников. Я читаю строки и будто проваливаюсь внутрь.
— Он открыл частную практику в столице, — произносит Громов. — Не сам — ему помогали. Деньги, связи…
«Помогали» — это слово горчит, потому что он преступник, который лишил меня сына. Помогали кто? За чей счёт? Я вижу, как пальцы Эрика сжимаются в кулак. Его челюсть напряжена, и я знаю: внутри него закипает то же, что и во мне — жажда справедливости, сгущённая с отчаянием.
— В данном случае мы узнали, что два года назад, тесть Кулагина стал представителем вашего края в высших эшелонах власти государства. Это он ему помогает, ради единственной дочери.
Мне эта информация вообще не интересна, почему он не говорит ничего о моем сыне?
— А ещё, — говорит детектив, как будто почувствовал мое равнодушие. — До отъезда у этой пары не было детей. Жена Кулагина бездетна, у нас копия документа, где написан этот диагноз. Но буквально сегодня мы выяснили, что в семье подрастает мальчишка, ему девять лет.
Эти слова — как удар током. Сердце выскакивает из груди, у меня подкашиваются ноги.
Я слышу, как Эрик вскакивает.
— Они могли забрать нашего сына? — его голос сух и суров, словно измельчённое железо. Он поворачивается ко мне, и в его взгляде — звериная решимость.
Громов кладёт фотографии семейных страниц, выписки с данными о рождении, фото ребенка. Я всматриваюсь, и мир сжимается: может, это он — мой Назар, которого я искала ночами и днями, ради которого теряла сон и почву под ногами?
Я смотрю на мальчика, но не могу понять мой