— Мы сделали тест ДНК. Этот мальчик… не ваш.
Воздух мгновенно становится густым, его невозможно вдохнуть. Я чувствую, как сердце уходит куда-то в пятки. В горле ком, слова застревают. Эрик сидит рядом, неподвижный, но я вижу, как напряглись его скулы, как судорожно дернулись пальцы.
— Не наш… — шепчу я, и голос звучит так глухо, словно исходит не от меня.
Эрик резко поднимается, стул падает назад, ударяя о пол. Он даже не смотрит на меня — только бросает короткое:
— Я сам разберусь.
Я не решаюсь остановить его. Внутри всё разрывается от боли и страха, но я знаю — сейчас удержать его невозможно.
Глава 52
Эрик
Вечером Эрик и только приехавший в столицу Тимур уже стоят у дверей кабинета этого самого доктора, который смог полностью изменить жизнь Агате и ребенку.
Эрик врывается внутрь кабинета главного врача, гулко захлопывает дверь и поворачивает ключ изнутри. В его глазах — бешеный огонь.
— Ты расскажешь мне всё, — рявкает он. — Что произошло девять лет назад, когда моя жена пришла к тебе с ребёнком! Агата и Назар — уверен, что ты помнишь их! Я знаю, что мальчик, которого вы воспитываете, не ваш. Не смей мне лгать, я разнесу эту контору к чёртовой матери, если ты не заговоришь.
Доктор бледнеет. Его руки дрожат, очки сползают на нос, он сжимает край стола так, будто тот может защитить его.
— Я… не понимаю… Кто вы? Почему вы так себя ведете?…
— Понимаешь, — перебивает его Эрик ледяным тоном. — Я знаю больше, чем ты думаешь. Я признаю — тогда меня не было рядом с Агатой. Я допустил ошибку. И ты этим воспользовался. Но сейчас всё иначе. Сейчас у меня достаточно власти и денег, чтобы заставить тебя выложить всё до последней детали. И если ты думаешь, что сможешь и дальше прятаться за враньём и отцом своей жены — ты глубоко ошибаешься.
Доктор сглатывает, лоб покрывается испариной. Он пытается говорить, но голос предательски дрожит.
— Это… это не так просто…
Эрик резко наклоняется над ним, опираясь ладонями о стол. Его голос низкий, глухой:
— Ты украл моего сына. И я не уйду, пока не узнаю, где он сейчас.
Доктор закрывает глаза, тяжело дышит. Потом почти шёпотом произносит:
— Сначала… выключите свой телефон. Я должен убедиться, что вы меня не записываете. и я проверю вашу одежду, если найду микрофон — и слова не скажу.
Эрик презрительно усмехается, достаёт телефон и швыряет его на стол.
— Теперь говори.
— Снимите верхнюю одежду и докажите, что нас не прослушивают.
Эрик делает, что говорит этот проходимец, у него в мыслях только Назар. Сегодня он должен узнать правду!
Доктор дрожащими руками поправляет очки. Его лицо серое, губы бледные.
— Раз… раз вы тот самый отец… значит, я могу уже всё рассказать.
Эрик хмурится. Он не понимает, что тот имеет в виду, но молчит, ожидая.
Доктор глубоко вдыхает, словно собираясь прыгнуть в пропасть:
— На тот момент я был обычным доктором, хирургом. Жил на скромную зарплату, подрабатывал, как мог, мечтал только о семье. Но у нас с женой были проблемы — долгие годы мы пытались завести ребёнка, и всё безуспешно. Она страдала. Мы оба страдали.
Он обхватывает голову руками, словно хочет защититься от собственных воспоминаний.
— В тот день ко мне в кабинет пришли две женщины. Одна постарше, видно — бабушка. Вторая — совсем молодая, с младенцем на руках. Заплаканные, отчаянные. Они просили меня помочь спасти ребёнка. Я отправил малыша на обследование. Они ушли, а вскоре в кабинет зашла ещё одна женщина. Я её не знал. Взрослая,. С виду ухоженная, уверенная… Она сказала прямо: «Если операция завершится неудачно — я хорошо заплачу».
Голос доктора срывается, он судорожно вытирает лицо рукой.
— Она говорила ужасные вещи. Что ей не нужен больной внук. Что у неё ещё будут здоровые — и от сына, от дочерей. А этот… пусть умрёт. Пусть покорится воле природы, раз родился сбольным, значит его участь уже решена, и не стоит его спасать.
Я слушал и не верил, что человек может такое произносить, тем более бабушка. Я отказал ей. Но весь вечер ходил как в бреду.
Он поднимает глаза, и в них — боль и вина, накопленные годами.
— Жена заметила. Вытянула из меня правду. И знаете, что она спросила? «А ребёнок действительно тяжёлый? Не выживет?» Я сказал: наоборот, шансы хорошие. Прогнозы были вполне утешительные.
Доктор вздрагивает, голос уходит в шёпот:
— И тогда она сказала… то, что я никогда не забуду: «Если им он не нужен, давай заберём его себе».
Эрик застывает, сжимая кулаки так, что костяшки белеют.
— Я метался. Днями. Не знал, что делать. Но жена не отступала, каждый день спрашивала: «Ну что? Ты решил?» Я… я был слаб. Я хотел дать ей то, чего она ждала всю жизнь.
Доктор закрывает глаза, словно видит то утро заново:
— Когда та страшная женщина вернулась во второй раз, я понял: не убивать ребёнка — это уже выбор. Я не согласился бы на убийство. Нет, я не смог бы убить. Но отдать ребёнка жене… да. Я убедил себя, что мать девочка — слишком молода, у нее еще вся жизнь впереди, она ещё родит. А моя жена — нет. И я решил.
Он обхватывает колени ладонями, глядя в пол.
— Но как это сделать? Как вывести малыша из больницы? Я ломал голову. И тут судьба… будто сама подкинула решение. В отделении оказалась женщина, потерявшая двойню. Она ходила по коридорам как тень, с пустыми глазами, у нее помутился рассудок, все это знали в отделении.
Доктор замолкает на секунду, глотает воздух, потом продолжает:
— Я подошёл к ней. Сказал, что один ребёнок жив. Что я помогу вернуть его. Она поверила…
Эрик едва не кидает в него стул, но сдерживается, он должен. Иначе правду не узнать.
— Мы сделали операцию Назару. Прогноз был хороший, мальчик должен был выжить. С женой мы договорились: как только ребёнка вынесут за пределы больницы, она и теща перехватят «счастливую мать» и заберут его. Я специально отправил Агату вниз, на этаж ниже, чтобы она не мешала. Всё должно было пройти гладко.
Доктор тяжело вздыхает, пальцы сжимают подлокотник стула.
— Но вышло иначе.