Эрик не выдерживает — резким движением вырывает телефон у него из рук.
— Здравствуйте, — его голос низкий, твёрдый, почти угрожающий. — Я настоящий отец Назара. Вы украли нашего ребёнка. А теперь я и моя жена хотим вернуть его. И даже не пытайтесь увезти его из страны! Я не позволю…
— Эрик, — внезапно спокойно прерывает его женский голос.
Эрик застывает. Он не называл своего имени.
— Вы… вы меня знаете? — он нахмурился, сбитый с толку.
— Конечно, — отвечает женщина ровно, без эмоций. — Прежде чем брать ребёнка на воспитание, нужно узнать, кто его родители.
На секунду в кабинете повисает гробовая тишина. Эрик чувствует, как кровь стучит в висках. Её слова звучат слишком спокойно, слишком уверенно — будто она вовсе не боится.
— Ясно, — произносит он сквозь зубы. — Где вы сейчас?
— Я так понимаю, вы в Москве? — вежливо уточняет она.
— Да, — отвечает Эрик, чувствуя, как внутри всё сжимается. Его настораживает этот холодный, уравновешенный тон. Женщина, у которой хотят забрать ребёнка, которого она растила девять лет, должна хотя бы дрогнуть. А она звучит так, будто уже всё рассчитала.
— А мы… — её голос чуть смягчается, — в вашем родном городе. Я отсюда никогда не увозила Назара, несмотря на то что мой муж переехал в столицу.
Эрик напрягается ещё сильнее. Он невольно сжимает трубку так, что суставы побелели.
— И вы готовы просто так отдать нам нашего сына? — спрашивает он, не веря в её спокойствие.
В ответ — тишина. Густая, вязкая, давящая. Молчание, которое длится слишком долго. Эрик чувствует, как растёт напряжение, и в груди что-то щёлкает, готовое сорваться в ярость.
Наконец Татьяна Ивановна говорит:
— Сначала давайте встретимся. А потом уже решим, что делать.
Её голос всё такой же спокойный, будто речь идёт не о живом ребёнке, а о деловой встрече. Они договариваются о дате и времени. Когда связь обрывается, в комнате повисает тяжелая, тревожная тишина.
Эрик бросает телефон на стол.
— Почему она была такая спокойная? — он поворачивается к доктору, и в его голосе слышится не только злость, но и недоверие.
Доктор нервно сглатывает, избегая взгляда.
— Татьяна Ивановна… многое видела в жизни. Потери, смерть близких. Она в принципе всегда спокойная, в трезвом уме и расчётлива. — Он делает паузу, будто решает, стоит ли продолжать. — Два года назад, когда её муж стал депутатом, она окончательно посвятила себя Назару. Полностью. Ребёнок на индивидуальном обучении и всё свободное время проводит с ней.
Эрик стискивает кулаки.
Эта информация не даёт ему покоя. В его голове крутится лишь одно: « Они сделали из моего сына заложника своей любви, своей привязанности».
Он резко оборачивается к доктору.
— Значит, она ему как мать?
— Да… можно и так сказать, — тихо произносит тот.
Эрик отводит взгляд, сжимает губы в тонкую линию. Его плечи дрожат — не от страха, а от сдерживаемой ярости.
— Тогда пусть готовится, — произносит он глухо, сдавленно. — Потому что скоро она узнает, каково это — терять ребёнка.
Доктор опускает голову, не решаясь ничего ответить. А Эрик уже тянется за своим пальто. В его движениях нет ни секунды сомнения. Он пойдёт до конца.
Глава 54
Агата
Мы вернулись домой. Очень быстро. Буквально вечером того же дня, как Эрик поговорил с женщиной, которая заботилась о моём Назаре. Раз наш ребёнок не в столице, нам больше нечего тут делать. Эрик оплатил услуги детектива, мы выкупили билеты на ночной рейс и полетели домой.
Эрик всё время выглядел сосредоточенным и отрешённым. Он словно всё время что-то прокручивал в голове, а мне говорил только обрывки. Его что-то тревожило, но когда я спрашивала, что не так, он улыбался и делал вид, что всё в порядке и мне не о чем беспокоиться. Я чувствовала, что он что-то скрывает, но кажется, он сам ещё не знал, как со мной этим поделиться.
По приезде домой Эрик сразу ушёл в кабинет. Дверь закрылась, и оттуда долго слышался его глухой голос: сначала он говорил с Тимуром, потом с каким-то высокопоставленным человеком из правоохранительных органов, а потом с адвокатом. Я же была на кухне, не находила себе места. Чтобы унять свою нервозность, пыталась готовить, варить кофе, потом заваривать чай, перекладывала вещи, вытирала чистую плиту — всё что угодно, лишь бы занять руки и не сойти с ума.
Сердце и душа рвались к Назару. Мы были так близко, всего в нескольких километрах друг от друга. Мне хотелось сорваться прямо сейчас, поехать туда и просто увидеть его, хотя бы издалека. Но я вынуждена была сдерживать себя. Ради него. Его должны подготовить морально к встрече с родителями, которых он не знает, которых никогда не видел и не слышал.
Ночью, когда я уже лежала в кровати и думала о предстоящей встрече, ко мне тихо вошёл Эрик.
— Позволь побыть с тобой, — неожиданно попросил он. Его голос звучал так беззащитно, так легкоранимо, что я не смогла отказать.
Эрик прошёл внутрь, сел на край кровати, потом лёг рядом и крепко прижал меня к себе. Его руки дрожали, он зарылся лицом в мои волосы, как будто не мог надышаться. Его дыхание было горячим и неровным.
— Через два дня наша жизнь изменится, Агата, — сказал он тихо, почти шепотом. — Но, пожалуйста, что бы ни произошло, не отталкивай меня больше. Я не смогу без тебя жить.
Мне было сложно это признать даже самой себе, но я тоже не хотела с ним расставаться. Несмотря ни на что, несмотря на боль, я чувствовала, что он — часть меня.
— Как же твоя мать, Эрик? — прошептала я, собрав в себе смелость. — Извини, но я не смогу видеть эту женщину рядом. А она — твоя мама…
Эрик резко напрягся, но голос его прозвучал твёрдо, без колебания:
— После всего, что она натворила, она потеряла право называться моей матерью, Агата. Как только мы вернём Назара, я позабочусь о том, чтобы она никогда больше не беспокоила нашу семью.