Он говорил это с таким мрачным, но спокойным решением, что я впервые поверила: он действительно всё сделает. Всё, чтобы защитить нас.
Я прижалась к нему сильнее, и впервые за долгие годы в груди появилась тихая, хрупкая надежда.
Эрик
Дом уже погрузился в тишину. В коридорах — ни звука. Только слабое тиканье часов на стене и редкий скрип половиц, будто сам дом чувствует напряжение, в котором я живу последние дни.
Я сижу в кабинете, не включая верхний свет — только настольная лампа разливает мягкое, жёлтое сияние. На столе — телефон, ноутбук, раскрытая папка с документами и кофе, который давно остыл.
Разговор с Татьяной Ивановной крутится в голове снова и снова. Её спокойствие. Холодная уверенность. Ни страха, ни растерянности. Женщина, которая знает, что делает.
И это пугает.
Она не та, кто отдаст ребёнка просто потому, что его настоящие родители объявились спустя девять лет. Она умна. Опытна. И, судя по словам доктора, привязана к Назару всей душой.
А ещё у неё связи. Муж — депутат, а значит, любое наше неосторожное движение может обернуться против нас.
Я вздыхаю, откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. Перед внутренним взором — Назар. Маленький мальчик, который даже не подозревает, что где-то рядом его мать и отец сходят с ума, мечтая обнять его.
Девять лет.
Девять украденных лет.
Я сжимаю кулак.
«Нет, я не позволю им оставить его себе. Ни им, ни кому бы то ни было».
Я подхожу к окну. На улице темно, редкие фонари бросают блики на асфальт. В отражении стекла я вижу самого себя — уставшего, злого, с усталыми глазами и сжатыми челюстями.
Так я выглядел, когда потерял Агату.
И теперь, когда вернул её, не позволю никому отнять у нас сына.
На столе снова зазвенел телефон. Тимур.
— Да, — отвечаю хрипло.
— Всё проверил, — его голос спокойный, деловой. — Они действительно живут там, в доме за чертой города. Ребёнок на индивидуальном обучении, к нему приезжает педагог. Соседи говорят, что мальчик почти не выходит на улицу.
— Что? — я выпрямляюсь. — Почему?
— Не знаю. Может, у него проблемы со здоровьем, а может, просто слишком опекают.
Я сжимаю губы.
— Завтра мы едем туда. Я хочу увидеть, где живёт мой сын.
— Эрик… — голос Тимура становится настороженным. — Будь осторожен. Не делай глупостей. У них деньги, связи. Если ты появишься без разрешения, они поднимут шум.
— Я не собираюсь врываться. — Я снова смотрю в окно, где отражается моё собственное лицо, жёсткое, решительное. — Я просто хочу убедиться, что он в порядке.
Пауза.
— А потом?
— Потом заберу его, — тихо, но с такой уверенностью, что у Тимура больше нет вопросов.
Он отключается.
Я долго стою не двигаясь. Мысли роятся, как пчёлы. План выстраивается в голове: встреча с Татьяной, разговор, адвокат, документы, опека. Всё должно быть чисто, официально.
Но где-то глубоко внутри живёт зверь, который готов на всё, если они хоть попробуют сопротивляться.
Я возвращаюсь к столу, открываю ноутбук и печатаю короткое письмо адвокату: « Подготовьте все возможные документы. Завтра утром встречаемся. Я не позволю им снова украсть у меня сына».
Отправляю письмо.
Смотрю на часы — три ночи.
Спать невозможно.
В груди — огонь, от которого не спасёт ни кофе, ни холодный воздух из приоткрытого окна.
Я подхожу к двери, останавливаюсь на секунду.
Там, в соседней комнате, спит Агата. Моя женщина. Моя жизнь.
А где-то совсем рядом — наш Назар.
Я шепчу в пустоту, как обет:
— Я найду тебя, сын. И больше никогда не отпущу. Ни тебя, ни твою маму.
Глава 55
Агата
Серое утро встретило нас холодом и туманом, словно сама природа знала: сегодня произойдёт что-то важное.
В машине царит напряжённая тишина. Дворники лениво скользят по стеклу, смахивая мелкий дождь, а за окном медленно проплывают редкие дома, облепленные сыростью и утренним мраком.
В голове шумит, сердце колотится где-то в горле. Сегодня день встречи. Той, о которой я мечтала и которой боялась одновременно.
Эрик уже на ногах, в строгом костюме, сдержанный, собранный, но я чувствую, как внутри него всё кипит. Мы почти не разговариваем: слова кажутся лишними. Между нами и так всё ясно.
Эрик ведёт машину, сосредоточенно вглядываясь в дорогу. Его лицо бледное, черты заострились, будто ночь выжгла из него остатки сна и покоя. Руки на руле крепко сжаты, суставы побелели.
Я знаю: он не спал. Ни минуты. И я тоже. Мы оба жили этим утром всю ночь.
— Ты уверен, что это правильно? — тихо спрашиваю я, нарушая тишину. Мы накупили кучу подарков сыну. И не знаем, что еще должны были сделать в нашу первую встречу с ним. — А адвокат все подготовил?
— Не знаю, — отвечает он коротко, не отрывая взгляда от дороги. — Но я должен увидеть сына сегодня.
Я не спорю. В глубине души понимаю: он прав. Но страх всё равно не отпускает. Я не знаю, какой он теперь, наш сын. Что любит, о чём мечтает, как выглядит, когда улыбается?
Девять лет — целая жизнь.
И мы не были в ней.
Я отворачиваюсь к окну. Серое небо отражается в лужах, редкие прохожие кутаются в куртки. Где-то там, впереди, живёт мой Назар.
Мой мальчик.
Эрик внезапно тише говорит:
— Тимур с людьми уже подъехал. Они осматривают дом. Не волнуйся, никто не сможет больше увезти нашего ребенка.
Я молча киваю. Сердце гулко бьётся. Каждое слово Эрика отдаётся внутри, как удар колокола.
Дорога ведёт за город, туда, где дома становятся редкими, а деревья — всё гуще. Мы въезжаем в небольшой посёлок: аккуратные коттеджи, ухоженные газоны, тишина. Воздух пахнет мокрыми листьями и чем-то сладким, как в детстве, после дождя.
Дорога до дома Татьяны Ивановны занимает минут двадцать. Машина движется медленно, словно сама боится приближения к неизбежному. Перед домом нас уже ждёт черный внедорожник Тимура. Он выходит первым, кивает Эрику — знак, что всё под контролем.
— Вот он, — говорит Эрик, сбавляя скорость.
Перед нами — большой двухэтажный дом с белыми стенами и серой крышей.
Высокий забор не дает посмотреть двор. Взору открыт только второй этаж особняка.
Я замираю. Глаза наполняются слезами.
Он живёт здесь.
Мой мальчик живёт здесь.
Эрик выключает мотор. Несколько секунд ни один из нас не двигается.
—