Молчание давит на грудь. Мамины слова звучат слишком логично. Слишком стройно, как цепочка, в которой всё встаёт на свои места. Разве она бы солгала мне? Моя мать? Та, что ночами варила мне еду, когда я не мог есть? Которая за руку держала, когда я валился с ног от боли?
— Я тебя люблю, сын. Всегда любила. И никогда бы не солгала. Подумай, Эрик. Подумай, что ты знаешь обо мне. Я — твоя мать. А она? Просто девочка, которая когда-то захотела свободы.
— Мама, Агата вернулась в город. Она говорит, что звонила, что просила о помощи и никого у нее не было…
Тишина. И вдруг мама раздраженно выкрикивает:
— Она врёт! Ты же сам тогда звонил ей десятки раз. Я помню, как ты ждал. Как сжимал телефон в руке, надеясь. А она — ни одного ответа. Ни одного звонка в ответ. Знаешь, что это значит? Что она уже сделала выбор. А её мать? Ты же ходил к ней, спрашивал. Разве она не сказала уверенно, что Агата сама решила остаться в Тюмени? Что она влюбилась? Что не вернётся?
Я молчу. Да, действительно, теща мне так и сказала. Она мне тогда сказала, что всё у Агаты хорошо, что она звонила и сказала, что приедет, но чуть позже, и у нее сюрприз, о котором она расскажет по приезде.
— Разве не так было? — продолжает мама уже более спокойно. — И её мать тогда тебе то же самое сказала. Что Агата сама решила остаться. Так в чём ты меня обвиняешь? В том, что я сказала тебе правду?
В голове шум. Мама говорит спокойно, мягко, но её голос словно режет по живому. В нём столько уверенности, столько материнской любви, что мои сомнения глохнут.
— Я всегда тебя только любила, Эрик. Я всё делала, чтобы тебя спасти от боли. Ты тогда был сломлен, растерян, а она — девчонка, которая умела только красиво говорить. Ты сам всё видел. Только почему ты теперь ставишь её слова выше моих? — в голосе появляются слёзы. — Я же мать тебе. Я бы не предала. Она приехала. И теперь… теперь она вдруг решила тебя обвинить? Нет, милый. Это она ушла. Она предала. А ты… ты просто пытался выжить после этого. А теперь ей скучно. Она хочет твоих денег, твоего положения в обществе. Но у меня только одна просьба к тебе, сынок: деньги не важны, только не позволяй ей снова причинить тебе боль.
Мама, не дождавшись от меня ответа, продолжает:
— Сынок, я тебя прошу… Не позволяй ей снова обмануть тебя. Ты думаешь, я хотела вашей разлуки? Нет. Но если бы ты тогда встретился с ней, она бы сделала из тебя тряпку. Ты не был бы тем, кем стал. А теперь посмотри на себя. Ты сильный. Успешный. Тебя уважают. Она этого не выдержала. Вот почему она снова здесь. Потому что теперь у тебя есть все, что только ты захочешь. И она это знает и хочет это все прибрать к рукам.
Я отключаюсь. Упираюсь руками в стол.
Комната будто наклоняется.
Я закрываю глаза. Всё звучит слишком правдоподобно. И всё же… что-то внутри меня скребётся. Что-то не даёт поверить полностью. Что-то не складывается. Но что именно?
Я встаю, не чувствуя под собой ног. Мир рушится, не со скрипом — с грохотом. Или я рушу его сам. Опять.
Две правды. Две женщины. И я — между ними. Один.
Я сжимаю зубы. Если то, что говорит мама, правда, я не позволю Агате разыграть из себя жертву!
Глава 9
Я встаю на рассвете. Под глазами — тени, в груди — гулкое волнение. Сегодня мой второй рабочий день на фабрике. На фабрике Эрика. И что бы я ни твердила себе ночью, как бы ни убеждала, что всё под контролем — стоило взглянуть в зеркало, и становилось ясно: я нервничаю. Слишком сильно.
Я прихожу в офис ровно к восьми, как указано в договоре. На мне светлая рубашка, собранные волосы, минимум макияжа. Вид у меня, надо признать, собранный. Вот только внутри всё ходуном. Сердце колотится, как у школьницы перед экзаменом. Не потому что боюсь работы. Потому что он — здесь. Где-то рядом.
У ворот цеха я встречаюсь взглядом с охранником. Он кивает, словно не замечая моего внутреннего дрожания.
— Доброе утро, Агата. Проходите. Босс уже внутри.
Босс. Я морщусь. Это слово теперь имеет совершенно другое значение. Я прохожу через калитку, и в тот же момент у бокового входа появляется он.
В темно-синей рубашке, закатанные рукава, на виске блестит капля влаги —, возможно, от недавнего душа или утренней пробежки. Он не улыбается, не здоровается. Просто смотрит. В упор. Холодно. Долго.
— Агата, — голос резкий, чёткий, без малейших колебаний. — Второй день, и ты уже опаздываешь. У нас здесь не модельное агентство. Минуты — деньги.
Я оборачиваюсь. Руки скрещены на груди. Его рубашка идеально сидит на плечах, взгляд колючий, как лезвие.
— Я пришла ровно к восьми, — отвечаю, удерживая его взгляд.
— Значит, приходи в 7:55. Чтобы в восемь уже работать, а не в зеркало любоваться.
Вот так, да? Хорошо. Я сдержанно киваю, прохожу мимо него, но чувствую, как он разворачивается и идёт следом. Его шаги — как удары молота.
Он провожает меня в кабинет.
— Ознакомься с задачами, — бросает он. — Сегодня ты после обеда работаешь в логистике. Тебе выдали графики поставок, заявки от отделов и протоколы проверок. Ошибёшься — задержка, штраф, неустойка. Я не собираюсь прикрывать твои ошибки. Здесь не школа жизни, Агата. Здесь работа.
Я сжимаю губы. Не дам ему наслаждаться моментом.
— Вообще-то я не нанималась на эту должность. Но, так как имею опыт работы и понимаю, что работники должны быть взаимозаменяемые и помогать друг другу, я не отказывают от другого фронта работы. Не волнуйся. Я справлюсь. Даже лучше, чем некоторые, кто сюда только потому и попал, что носит твою фамилию.
Да, вчера я узнала, что его сестры сидят в отделе бухгалтерии. Это соседнее административное здание его фабрики.
Он подаётся вперёд, ухмыляется:
— Значит, ты хочешь доказать, что не