— Если ты можешь обойтись без ежедневника, тогда запоминай информацию так, — его голос был ровным, металлическим, лишенным всяких эмоций. — Но, если что-то упустишь, будет наказание.
Он сделал паузу, отвернувшись к окну, давая мне прочувствовать весь вес этой угрозы. Я замерла, не дыша.
— Нужно внести в мой график на завтра обед с иностранными партнерами в ресторане «Гранд-Империал». Ты будешь представлять компанию как переводчик. Естественно, за отдельную плату. — он продолжал, не глядя на меня.
В груди что-то екнуло. Переводчик? Значит... он признал мой профессионализм?
— Нужно все организовать в ресторане и пригласить нескольких человек. Список лежит на столе, — он повернулся и кивнул в сторону стола. — Ничего не перепутай, это очень важно! — он сделал ударение на последнем слове. — И будь добра, завтра оденься соответствующе.
После еще одной небольшой, давящей паузы он так же сухо бросил:
— Можешь идти.
Я механически встала, взяла со стола лежащий там листок, не глядя на него, и почти бегом выскользнула из кабинета, стараясь не оборачиваться.
Только за дверью я остановилась, переведя дыхание, позволяя сердцу выпрыгнуть из груди. Оно колотилось где-то в горле, сжимаясь то от страха, то от странной надежды.
«Обед с иностранными партнерами. Он видит меня в качестве переводчика. Значит, не собирается увольнять? Или... это какая-то новая игра? Новое испытание?»
Я разжала пальцы и наконец взглянула на список. И обомлела.
Помимо имен иностранных господ и нескольких топ-менеджеров компании, в списке значились два имени, которые резанули глаза, как нож:
«Светлана Петровна Богданова. Кристина Александровна Зайцева.»
Кровь отхлынула от лица. Зачем? Зачем им быть на строго деловом ужине? Что это за спектакль? Как это связано с визитом Тамары Павловны? Что он задумал?
Ощущение цунами накрыло меня с новой силой. Но теперь это было цунами из ледяной воды и непроглядной тьмы. Завтрашний день снова не сулил ничего хорошего.
Я погрузилась в организацию ужина с маниакальной дотошностью, пытаясь загнать панику в идеально составленные письма, успешно забронированный столик и тщательно подобранное меню. Каждый звук из его кабинета заставлял меня внутренне сжиматься.
Он больше не вызывал меня. Не выходил. Не смотрел в мою сторону. К концу дня я была эмоционально опустошена, но горда собой — я сделала все, что было в моих силах. И даже больше.
Перед уходом, уже надев пальто, я заглянула в его кабинет — он засиделся допоздна, уткнувшись в документы.
— Егор Александрович, все организовано. Подтверждения от всех приглашенных получены. Меню и схема столика у вас на почте, — доложила я ровным, профессиональным тоном.
Он не поднял головы, лишь кивнул, уткнувшись в бумаги.
— Хорошо.
Это было все. Ни спасибо, ни одобрения. Но и не упрека. Просто констатация факта.
Рабочий день закончился так же напряженно, как и начался.
Я вышла на улицу. Вечерний воздух был холодным и трезвым. Завтра меня ждало поле боя.
Глава 18. Своя игра
Егор.
В этот же день.
Я не мог бы сегодня оставаться в офисе. Мне нужен был воздух. А еще мне нужна была правда. Любой ценой.
Слова Тамары Павловны жгли сознание, как раскаленные угли. «Дочь. Ипотека. Отчаяние. Расчетливая авантюристка». Картина, которую она нарисовала, была слишком уж идеальной, слишком выгодной для моей матери. И слишком болезненной для меня.
Когда я сказал вчера, что меня завтра не будет, в мои планы входило сегодня найти ответы.
Утром я вызвал к подъезду служебный автомобиль с Евгением. Я не мог ехать на своей машине — ее могли узнать.
— Просто постоим, — бросил я Жене, сидя на заднем сиденье. Он кивнул, без лишних вопросов, привыкший к странным приказам начальства.
Мы заняли позицию в нескольких метрах от ее дома. Я сидел, вцепившись в подлокотник, чувствуя себя последним подлецом. Женя молча курил у открытого окна, бросая на меня редкие, недоуменные взгляды. Он не понимал, что мы здесь делаем.
И вот она вышла. Не одна. За руку она держала маленькую девочку. Девочку со светлыми, вьющимися волосами, точь-в-точь как у нее были когда-то, и… моими глазами. Сердце в груди сделало кувырок, замерло, а потом заколотилось с такой силой, что в ушах зашумело.
«Моя?» — пронеслось в голове ослепительной, пугающей молнией. Возраст сходился. Черты… черты были нашими, сплавленными в одно целое.
Они шли, о чем-то болтая. Алиса наклонилась, поправила шапку на девочке, и на ее лице я увидел такую нежность, такую безграничную любовь, что дыхание перехватило. Это не было лицом расчетливой авантюристки. Это было лицом матери, заботящейся о своем ребенке.
Я не сдержал тяжелого, сдавленного вздоха. И в этот момент Евгений, до этого хранивший молчание, обернулся ко мне. Его лицо было серьезным.
— Егор Александрович, я, может, лезу не в свое дело… но это ведь Любовь Ивановна и ее дочь Алиса живут тут? — он кивнул в сторону уходящих фигур.
Я резко перевел удивленный взгляд на него.
— Ты их знаешь?
— Так точно, — он смущенно потупился. — С Любовь Ивановной познакомились недавно. Очень она… душевная женщина. Я к ним домой заходил, кран починить. Они… — он запнулся, подбирая слова. — Они живут очень несладко. Любовь Ивановна-то болеет сильно. Говорила, что после одной некрасивой истории пять лет назад сердце прихватило. Инфаркт. Дочку ее, Алису, тогда, выходит, незаслуженно обидели, подставил кто-то. Она так, не вдаваясь в подробности, рассказывала. А кто эти люди — не знаю. Теперь Алиса одна все на себе тянет. И дочку, и больную мать. Мать-то из-за болезни и не работает.
Он говорил, а у меня внутри все переворачивалось и рушилось. Каждое его слово было новым гвоздем в крышку гроба той лжи, в которой я жил все эти годы. «Инфаркт. Незаслуженно обидели. Подставили. Одна тянет все на себе.»
Стыд, жгучий и всепоглощающий, сдавил горло. Мне казалось, я задохнусь. Я чуть не взвыл от боли, которая разрывала меня изнутри. Это была моя вина. Вина моей семьи. Мы сломали жизнь не только ей, но и ее матери. Из-за нас ребенок рос в нищете.
Я резко откинулся на сиденье, закрыв глаза. В памяти всплыли обрывки прошлого. Как моя мать, с неподдельным, казалось бы, возмущением, раз за разом приносила мне «новые подробности» того рокового вечера. Как она живописала «коварный план» Алисы. Как настаивала, что я должен вычеркнуть ее из жизни.
А потом я вспомнил