– Сейчас мы тебя починим, – говорит Даша и улыбается легонько. – Снова будешь красавчиком.
От ее слов внутри набухает тепло, но не так осязаемо, как могло бы. Полынная таблетка еще действует и вместе с болью глушит предчувствие чего-то хорошего. Невозможного даже. Рэм думает: может, и не стоило ее пить. Хочется чувствовать острее, хочется запомнить все. Этот лифт с мерцающим светом, эту неловкую тишину, легкое покачивание и сменяющиеся цифры этажей. Шесть-семь-восемь-девять.
– Наш, – говорит Даша, протискивается мимо и первой оказывается снаружи.
Рэм идет за ней, послушно петляет по этажу, стоит у двери, пока Даша ковыряет ключами в многочисленных скважинах, и застывает на пороге, не уверенный до конца, что приглашен.
– Ты вампир, что ли? – смеется Даша. – Заходи давай.
В коридоре Даша сбросила худи и осталась в майке. Рэм старательно отвел глаза от ее груди, проступающей через ткань. Сел на высокий стул у окна, посмотрел наружу. Впритык к дому стоял другой дом с чужим окном ровно напротив, только завешенным плотной шторой. Даша скрылась за шкафом, отделяющим спальню от кухни, зашуршала там и вышла с аптечкой в руках.
– Крови боишься?
Рэм провел пальцем по подтекающей скуле и сунул в рот. На языке стало солено и мерзко, но фокус сработал. Даша закатила глаза и засмеялась:
– Откинься на спинку и постарайся не дергаться.
Руки у нее были сильные. Рэм не успел возмутиться, как она повернула его к свету, встала между его коленей и крепко обхватила за подбородок.
– Хватит пяти стежков. Снимем дней через десять, даже шрама не останется.
– Жалко, – подал голос Рэм, чтобы не поплыть окончательно от близости их бедер. – Был бы как Гарри Поттер.
Даша поставила аптечку на подоконник и вынула из нее спиртовую салфетку.
– Хочешь быть мальчиком, который выжил?
– В наших реалиях – скорее мальчиком, который не сдох.
Холодная и влажная салфетка прижалась к скуле, обожгла, но терпимо, точно не так, как могла бы без полынного обезбола. Рэм даже не дрогнул, только губу закусил.
– Мальчик, который не сторчался, – поддакнула Даша, промокая салфеткой рану. – Мальчик, который не сел.
– Мальчик, который смог принести Гусу три подарочка.
– Длинно. – Даша вытащила из аптечки набор хирургических иголок, выглядел он внушительно. – Просто мальчик, который смог.
– Мальчик, который смо-о-ог, – протянул Рэм. – Хоть татушку набивай.
– Тебе мало, что ли? – Даша тронула локтем его запястье. – Вон какой портак.
Рэм перехватил ее руку. Полынная веточка опоясывала запястье дважды. И по нему вверх бежали предательские мурашки.
– А у тебя красиво вышло.
Даша хмыкнула, но руку отобрала. Ловко продела нитку в ушко иголки и склонилась над Рэмом:
– Не мешайте работать, молодой человек.
Они лежат на полу, а вокруг зажжены маленькие свечки. Даша называет их «чайные» и смеется, потому что пьют они не чай, а крепкое и сладкое вино.
– Пациенты тащат, а мне неудобно отказываться, – говорит она и приподнимается, чтобы отпить еще. – Говорят, вы меня от смерти спасли. Держите кагор. Странный обмен, короче.
– А ты прямо спасаешь?
В голове у Рэма шумит и плещется, лицо чувствует чужеродное, пронизывающее ткани, это не больно, только чешется сильно. Но Даша сказала, чтобы не чесал, – второй раз она с узелками мучаться не собирается. И Рэм не чешет. Слушает ее и смотрит, как огоньки от свечек отражаются в натяжном потолке.
– Ну бывает иногда, – отвечает Даша. – Особенно на ночных дежурствах. Под утро так и норовят помереть.
– Почему так? – спрашивает Рэм, следя, чтобы голос не дрогнул.
Дело как раз шло к утру. И полынный морок от таблетки начал сходить, оголяя не только боль в ребрах, но все другое, от чего Рэму так отчаянно хотелось скрыться. Хотя бы до утра. Даша перевернулась на живот, оперлась подбородком на руку.
– Я даже гуглила как-то, почему именно под утро умирают, – призналась она. – Ничего толкового не нашла, конечно. Всякие байки про жнеца Смерти…
– И работает он в первую смену, ага, – поддакнул Рэм. – Хотя не нам с тобой над потусторонщиной стебаться.
Даша фыркнула, перелегла обратно на спину и прислонилась лбом к плечу Рэма. От прикосновения стало спокойно и ясно, будто не было никакой чертовщины. И можно было больше не чертить.
– А ты вообще в такое веришь? – тихо спросила Даша.
– В какое такое?
– Странное. Ненормальное. Необъяснимое. – Каждое слово на коротком выдохе, будто бы ребра переломаны у нее. – Когда вся эта полынная дичь началась, ты сразу поверил?
Свернутые крепления брусьев, пыль спортивной площадки, полынь, перебивающая запах пота и кожаных берцев. Невозможность промолчать. Отцовская ярость в ответ.
– Там сложно было не поверить, – признался Рэм. – А ты?
Даша помолчала. Спросила еще тише:
– Если я расскажу, обещаешь, что поверишь?
Рэм наклонил голову и молча прижался губами к ее макушке. Даша вздрогнула, но не отстранилась.
– Хорошо, – сказала она. – Тогда слушай.
И комната завертелась перед глазами, померкла и скрылась, оставляя только голос, да и он быстро исчез, оставаясь в памяти картинками, словно бы они оказались там вместе – Даша и Рэм, и так было правильней всего.
Это прошлой осенью случилось. Ночная смена, все дела. Реанимационная палата большущая, только ширмами на боксы поделена, но, по сути, как зал. Если время спокойное, то с пункта надзора можно и не вставать. Каждого пациента видно, мониторы пищат, смена идет. Но к утру кто-нибудь обязательно собирается откинуться. Даша вбивала в таблицу отчета данные по тетке, которую подняли в реанимацию двое суток назад и все никак не могли стабилизировать, и прислушивалась к писку. Не начнет ли один из мониторов тревожно сбивать общий ритм? Тогда нужно вскакивать и бежать, смотреть, что там и у кого случилось, и жать кнопку вызова врача. Реаниматологи обычно дрыхли в конце коридора, но прибегали быстро, стоило только поднять тревогу.
Шарканье в коридоре Даша услышала краем уха и не дернулась даже, пока не закончила вбивать показатели сатурации. Мало ли кто вышел из ординаторской, может, чай закончился, может, проверить кого совесть заставила. Но шарканье приближалось. Так идут, неловко прижимая подошвами бахилы. Персонал же ходит в сменных тапочках. И звуков почти не издает.
Даша поднялась из-за стола и выглянула в коридор. Там было пусто и тихо. Дверь в ординаторскую оставалась закрытой, видимо, там дрыхли без лишних уколов совести. И уж точно никаких посетителей не могло быть в такое время. Никто не шаркал. Показалось. Может, задремала даже, с кем не бывает. Иди чаю себе налей.
Даша потерла лоб, от резинки шапочки