– Я подумала, что ты уже не вернешься…
Рэм все-таки вернул сигарету и зажег, прижимая телефон к уху плечом.
– Нет, слушай, я просто не вывез бы всех этих кладбищенских дел, – признался Рэм. – Но мне надо было свалить.
Варька отошла куда-то, и лай стих. Сказала строго:
– Сойка сказала, что ты струсил.
– Я струсил, да. И вообще все, что тебе про меня Сойка сказала, скорее всего, справедливо. Я понимаю.
– Еще она сказала, что ты балда. И что ты хороший. Но вляпался в какую-то беду.
– Типа того.
Сигарета на вкус была тухлая и сырая. Но плевать в третий раз Рэм не решился. Курил такую, какую нашел. Не до выбора, Ромочка, не выделывался бы ты.
– Я девушку встретил, – зачем-то сказал Рэм.
Варя на другом конце разговора сбилась и переспросила.
– Девушку. Встретил. Я, – повторил Рэм. – Она меня очень поддержала. Она… – поискал слова. – Такая же, как я, короче.
– Тоже зависимая? – чуть слышно спросила Варя.
Рэм вспомнил, как темнели глаза Даши, когда они нападали на след полынных мертвецов. Как ныряла она в видения, а туман окутывал ее, делая еще красивее, хотя, казалось бы, куда?
– Да, тоже зависимая. Вдвоем легче.
– Это хорошо, что ты не один, – сказала наконец Варя. – Только оба не сорвитесь. Обещаешь?
Рэм докурил и спрятал потушенный окурок обратно в карман.
– Очень постараемся. Все, пойду. Надо хоть дома побыть. Бабка, конечно, делает вид, что не случилось ничего, но я-то знаю.
– Да, побудь дома. А потом к нам приезжай, я адрес скину.
– Договорились.
Дашу он почувствовал на подходе к дому. Просто понял, что она стоит там, прислонившись к стене подъезда. Курит и смотрит, как гоняют мяч те, кто к вечеру начнет работать на Лимончика. Курит и ждет, когда Рэм вернется, точно зная откуда-то, что он вышел, но уже идет обратно.
– Привет, – сказал Рэм, подходя к углу дома, за которым Даша пряталась от солнца. – Я так и понял, что ты приехала.
Даша кивнула, не отрывая глаз от спортивной площадки. Она была в медицинской форме, только кофту сняла и завязала поперек груди. По обнажившемуся запястью тянулась блеклая полынная веточка. Рэму захотелось поцеловать ее коротким прикосновением губ, но он не решился.
– У меня перерыв, я попросила прикрыть, что задержусь, – зачем-то объяснила Даша.
Голос у нее был севший, словно она проплакала все то время, что они с Рэмом не виделись. Сколько там часов прошло? Пять? Поменьше? Рэм прислонился к стене рядом с ней, курить не стал, просто поглубже вдохнул чужой дым. Тот явно отдавал полынью.
– Я про маму твою хотела поговорить, – наконец сказала Даша, и Рэм обмер.
Даже холодно стало, хотя жара только усиливалась и пот струился под футболкой, пропитывая ткань.
– Говори, – попросил Рэм, но получилось резко.
Даша вздрогнула и повернулась к нему. Глаза у нее были припухшие и красные. И челка висела сосульками. Рэм потянулся и смахнул ее со лба в сторону. Даша поморщилась и вернула обратно. Сказала:
– Она не очнется. Прости, я знаю, что это жестко. Но она не очнется. Мозг уже умер, мы просто поддерживаем тело, но это не жизнь, конечно. – У Даши дрожали губы, она попыталась обхватить ими сигарету, но не вышло. – Ее отключат, Ром. Буквально пара дней. Такие протоколы работы. Мне очень жаль, очень-очень жаль.
Даша говорила, а Рэм почти ничего не слышал. Один только гул в ушах. И далекая мысль, что только очень красивые люди остаются красивыми, даже когда плачут. Даша осталась. Рэм обнял ее раньше, чем она успела отстраниться. Недокуренная сигарета упала им под ноги. Даша пахла полынью и больше ничем.
– Какая у тебя последняя загадка? – спросила Даша, прижимаясь щекой к его плечу.
– Смерть со мной одной крови, – ответил Рэм.
– Это три, – закончили они вместе, на одном выдохе.
– Это про маму твою.
– Я знаю.
– Сделаешь это? Возьмешь вещицу, когда она… – И не договорила.
На площадке стих мяч, кажется, все замерли, наблюдая, как Ромка, внук бабы Нины, обнимает роковую красотку. Вкупе с молвой о важных людях, стоящих за этим самым Ромкой, можно было собрать внушительную репутацию.
– Не сделаю, – ответил Рэм, сжимая руки еще крепче, чтобы Даша оказалась прижата к нему максимально плотно, чтобы просто не смогла выскользнуть, чтобы даже не захотела.
Но она захотела и смогла. Отступила на шаг, уставилась на него злыми заплаканными глазами:
– Ты дебил, что ли? Я же тебе говорю, она не очнется, Ром. Она уже мертвая. Она сразу мертвой была, как ее привезли.
– И что ты мне предлагаешь? – Опустевшие руки стали тяжелыми. – Прикрыть ее подушкой, чтобы успеть принести Гусу вещицу? Или, может, ты мне поможешь? Медсестра по имени Смерть, все дела, а?
Даша глотнула воздуха, но ничего не сказала. Осталась стоять так, чуть приоткрыв рот. Потом сцепила зубы, отвернулась, спросила:
– Сколько у тебя осталось времени?
– Не имеет значения, – устало ответил Рэм. – Я ввязался в эту херню, чтобы маму вернуть, так что она для вещицы не подходит при любом раскладе.
Даша резко кивнула, словно решила для себя что-то. Посмотрела на Рэма – быстро и остро, кивнула еще раз:
– Я тебя поняла. Только, знаешь, чудес не бывает. Гус, может, и вернет тебе маму. Но овощем. А это никому не надо, уж поверь. Ни тебе. Ни твоей маме.
– Чудес, говоришь, не бывает? А вот эта штука полынная, что с нами случилась, она, по-твоему, что?
Даша закусила губу:
– Хорошо, чудеса бывают, но только страшные. А хорошие – нет. И с твоей мамой хорошего чуда не случится, Ром. Прости, что я так говорю. Но ты мне нравишься, хочу, чтобы ты был готов к тому, что случится.
– Ага, спасибо тебе, – только и смог проговорить Рэм.
А Даша уже оказалась рядом, положила холодные ладони на его щеки и легонько поцеловала в краешек губ.
– Береги себя, – выдохнула она ему в лицо.
Рэм не успел ответить, она уже развернулась и зашагала к машине. А он остался – смотреть ей вслед и думать, сколько всего самого разного может почувствовать человек одновременно. Почувствовать – и остаться живым.
Ангел, золотые глаза…
Ночь Рэм провел в кресле, придвинутом к окну. За окном набирали синеву летние сумерки, потом опустилась короткая, но густая темнота. Через стенку комнаты Рэм слышал, как ворочается бабка, – с наступлением ночи ее бесшумный сон вдруг стал тревожным. Она постанывала сквозь сон, бросала