Например, Стокхаммер утверждает, что с помощью этих методов археологи могут выяснить, использовал ли кузнец, изготавливавший бронзу, медь с Балкан, Альп или Кипра и была ли керамика эгейского типа, найденная в Израиле, импортирована из Эгейского региона или изготовлена на месте. Этот процесс носит название этноархеологии, этнографического исследования с точки зрения археолога. Аналогичным образом археологи могут воссоздать техники, которые применялись для создания определенного объекта, что может раскрыть информацию о технологических способностях и уровне развития конкретной культуры. Археологи также могут выяснить, какие орудия труда использовались для создания конкретного объекта; они могут взять отпечатки пальцев людей, создавших объект, и идентифицировать их микростили — особые, уникальные «фишки» авторов. Многое можно узнать о прошлом посредством использования предметов, в частности, по износу в определенных местах, поломке или манипуляциям с ним, остаткам волокон или следам растений или продуктов питания. Подобно тому, как люди меняют свое восприятие объектов, сами объекты меняются без какого-либо вмешательства со стороны человека. Это может привести как к порче, так и к появлению новых возможных применений или значений, которые могут возникнуть по отношению к конкретным объектам.
Изучение потенциальных археологических выражений небинарного гендера у инуитов до контакта с внешним миром (Whalley, 2018)
Меган Уолли утверждает, что археологи, как правило, предполагают, что социальные структуры прошлого отражают бинарное мировоззрение. Например, считается, что для гендерной системы инуитов характерны комплементарные отношения между мужчинами и женщинами, выполняющими разные, но взаимовыгодные социальные роли. Этот взгляд проблематичен с учетом того, что он не охватывает ряд вариаций гендера у инуитов, которые существовали до контакта с цивилизацией и продолжают существовать сейчас. На самом деле археологи часто признаются, что понять сложные гендерные идеологии при помощи археологических объектов достаточно трудно.
Уолли цитирует работу Конки и Спектора (1984), которые предполагают, что археологи часто основывают свои выводы на гендерной мифологии и используют ее в качестве способа определения гендерных категорий. Так, например, археологи могут свидетельствовать об отношениях между мужчинами и женщинами по статуям богов и богинь, но на самом деле женщины и мужчины могут совершенно по-другому относиться друг к другу, чем это делали боги.
В 1990-е годы ученые и активисты, занимавшиеся коренными народами, создали массив литературы о квир-идентичностях, отрицая гендерные роли и категории белых поселенцев. Впрочем, очень малая часть этой дискуссии распространилась на область археологических исследований. Археологи, которые хотят воссоздать прошлое, получили некоторые из наиболее ценных данных о культуре инуитов от европейских и американских исследователей с момента, когда те впервые вступили в контакт с сообществами инуитов. Тем не менее эти исследователи совершали многие наблюдения через призму европейских норм, сквозь которую гендерные альтернативы могли показаться невидимыми. Кроме того, Уолли отмечает, что колониализм и христианизация сделали видимость небинарного гендера еще более трудной.
Что касается материальных объектов, то традиционно гендерные орудия труда некритически воспринимались как отражающие гендерные категории. Уолли добавляет, что ученые слишком часто предполагают, будто у орудий труда есть единая функция, тогда как у них может быть целый ряд функций. Кроме того, орудия труда, которые использует один гендер, могут быть использованы и другим, поэтому значения разных объектов варьируются в зависимости от ситуации. Уолли указывает, что инструменты как недвусмысленные артефакты также не принимают во внимание различия в проявлении гендера. Материальным объектам придается серьезная символическая значимость. В артефактах, демонстрирующих смешение гендерной функции и/или символики, мы можем увидеть некоторые, хотя и не все, гендерные значения, связанные с объектом. Уолли приводит пример исследования, которое посвящено одежде, чтобы исследовать вопрос, как артефакты могут указывать на небинарные категории. В культурах инуитов женские парки отличаются от мужских во многих отношениях, в том числе по крою используемой отделки и amaat, то есть капюшону, в котором у женских парок есть место для ребенка. Впрочем, гендерная одежда и биологический пол не всегда соответствуют друг другу. Холл и др. (1995) отмечают, что небинарные индивиды иногда становятся angalkkuit, то есть шаманами, а одеяния шаманов зачастую отражают комбинированные свойства мужской и женской одежды.
Похоронные практики также могут дать нам дополнительную информацию о гендерных категориях посредством археологического анализа. Например, объекты в контексте похорон часто отражают гендерные идеологии. Сандра Холлимон (1997) исследовала археологические доказательства небинарного гендера среди чумашей в Калифорнии. Она описывает двух индивидов, пол которых был определен как мужской, но у которых были свидетельства износа позвоночника, то есть того, что определенные отделы позвоночника человека перегружались. Такое явление ассоциируется с женской работой, поэтому их похоронили с женскими артефактами. Холлимон приходит к выводу, что эти индивиды, вероятно, принадлежали к социальной категории под названием «аки». Аки были представителями небинарной гендерной группы, в которую входили мужчины, бравшие на себя женские роли, занимавшиеся сексом с другими мужчинами и не имевшие детей, а также сторонники целибата обоих полов и женщины в возрасте после менопаузы.
Вывод Уолли состоит в том, что гендерная система в культуре инуитов, вероятно, была подвижной и полученные материальные доказательства необходимо критически проанализировать, чтобы воссоздать всю сложность тех гендерных систем. Уолли утверждает, что в результате исследования разных типов доказательств археологи будущего смогут оперировать более сложными гендерными онтологиями. На самом деле она утверждает, что иногда изолирующая природа небинарного гендера может давать людям чувство собственной неумесности, но понимание долгой истории этих ролей может быть положительным, так как оно позволит тем, кто принадлежит к небинарному гендеру, почувствовать связь с прошлым.
Остановитесь и подумайте
Что это исследование говорит о проблемах, с которыми сталкиваются археологи, пытаясь понять значение древних материальных объектов? Почему так важно найти доказательства существования небинарного гендера в прошлом?
Являются ли цифровые объекты материальными?
Антропологи стали недавно задаваться вопросом, являются ли материальными цифровые миры. Хезер Хорст и Дэниэл Миллер (2012) признают материальность цифровых миров, утверждая, что они являются продолжением того, что значит быть человеком — следовательно, они так же материальны, как и их предшественники. Хорст и Миллер предполагают, что существует три типа материальной цифровой культуры. Первым из них является инфраструктура. Говоря простым языком, цифровой мир требует определенной инфраструктуры — например, компьютеров и кабелей. Они утверждают, что людей, работающих с такой инфраструктурой, называют «компьютерными ботанами» (geeks) и считают их необщительными. Как следствие, формируется представление о том, что работа с такими технологиями отдалена от повседневной жизни.
Второй сферой материальной цифровой культуры является контент. Хорст и Миллер отмечают, что контент неизбежно формируется за счет идей тех, кто создает программное обеспечение, определяющее язык людей, их социальные жизни и многое другое. Контент может наделить