— А ласк интимных тебе не завернуть?
— Нет, я так и без того натра… наработался.
Пак Ынхо исчез. Просто… перестал быть в вихре пепла и обугленного воздуха, среди золотого света и тихих голосов, вылетающих в ночь.
Тяжелый и едкий запах гари остался в воздухе. Среди всего вдруг прорезался тонкий, почти неуловимый аромат парфюма. Тот самый, которым пользовался Пак Ынхо: сладковатый, навязчивый, будто он снова хотел остаться в памяти даже мертвым.
Свечи валялись на полу. Чаша с водой треснула пополам. Веревка обуглилась и развалилась в прах. Все в комнате было покрыто тонким слоем пепла.
— Ну что, теперь я могу повесить объявление: «Мы открылись»? — спросил Чо Геджин, дожевывая мандарин. — Или мне сразу написать: «Сеансы только по предварительной записи и под угрозой смерти?» — Он достал из-под стола платок и начал вытирать лоб, на котором блестел пот. Потом плюнул в угол, где был пепел и пробурчал: — Три дня теперь проветривать.
Джувон пытался прийти в себя, но дыхание до сих пор было сбито. На его шее виднелся тонкий розово-серый след от призрачных пальцев. Ожог, который казался выжженным с той стороны кожи. Он дрожал, хотя уже не от страха, а от холода и истощения.
Енчжу уже заказал еду, а теперь сидел рядом и беспокойно поглядывал на парня. Ну да, ранее никогда не приходилось наблюдать пациента после изгнания призрака.
Чо Геджин тем временем не спеша подошел к полке на стене, где рядом с буддой, кривым бронзовым драконом и пачкой сухой лапши стояла пыльная бутылка соджу.
— За первое изгнание, — сказал он, отвинчивая крышку. — И за второе, которое, судя по всему, будет очень скоро.
— Как это… второе? — хрипло спросил Джувон, все еще не выпрямившись.
Геджин провел по бутылке пальцем.
— Этот был не последний, птенец. Это был первый. Начало чего-то большего. Старого. Очень старого. Ты знаешь, почему он был таким сильным?
— Потому что питался страхом? — спросил Енчжу.
— Потому что кто-то… его позвал. — Геджин повернулся к ним, и его лицо стало вдруг по-настоящему серьезным. — И я боюсь, что тот, кто его звал, еще здесь, среди живых.
Джувон и Енчжу переглянулись. Взгляды сказали больше, чем вся лекция по шаманизму.
— Тогда… — Джувон потянулся к бутылке. — Наливайте уже.
— С этого и надо было начинать, — сказал Геджин. — Обряд обрядом, а нервы надо подлечить.
Он деловито разлил. Три бумажных стаканчика из-под кофе. Чистых. Так не любит мыть посуду? Хотя так и есть, судя по жилищу Геджина.
Впрочем, сейчас соджу в них казалась святой водой.
— За тех, кто не ушел, — сказал Джувон.
— За тех, кто борется, — ответил Енчжу.
— И за тех, кто все еще хочет дожить до завтра, — закончил Геджин.
Они выпили. На улице снова пошел легкий дождь. За окном каркнула ворона. В комнате пахло мандаринами, соджу и странной надеждой.
Звонок в дверь заставил всех подскочить.
— Ура, еда! — Чо Геджин подскочил и с прытью, совсем не характерной для старика, кинулся к курьеру. — Не вздумайте тут все высосать, пока меня не будет!
Стоило ему выйти, как Джувон склонился посмотрел на Енчжу:
— Почему мне кажется, что мы попали?
— Потому что тебе не кажется.
* * *
Прошло два дня.
Джувон не жаловался. Хотя, если быть честным, он жаловался, но тихо. На ломоту в мышцах, зуд от ожога и ощущения, как после трех бессонных ночей и недельного марафона бегом с привидениями.
Енчжу знал. Видел по его походке и по тому, как Джувон потирал пальцы, будто проверяя, все ли с ним нормально. И, конечно, потому, что Джувон уже в третий раз за ужин глубоко залипал в пустоту.
— Эй, — сказал Енчжу, пододвигая к нему тарелку. — Ты снова ушел в астрал. Или тебе не нравится еда?
— Прости, — хмыкнул Джувон. — Просто… я привык, что последнее время происходило что-то странное, поэтому сейчас… непривычно.
Они сидели в теплом маленьком кафе недалеко от больницы. Не в каком-то суперукромном месте, просто лапшичная, где пахло вареной редькой, угрем и специями. Зато вкусно. А хозяйка ко всем обращалась «сынок» и ругалась, если клиенты не доедали кимчи.
Стол был заставлен едой. Большая кастрюля супа с рыбой, дайконом и острым бульоном. Пар бодро поднимался над нею. Миска пибимпаба, где желток блестел на фоне красного перца и зеленых ростков. Порция кимбапа, идеально разрезанная и уже наполовину съеденная. И, конечно, обязательные панчханы: кимчи, кочхуджан и странная салатная водоросль, которую хозяйка принесла попробовать.
Джувон ел суп и жевал редьку с очень задумчивым видом.
— Непривычно, значит? — переспросил Енчжу.
— Угу. — Джувон чуть улыбнулся. — Ни кошмаров, ни теней, ни шепота в углу. Даже не вздрагиваю при фамилии «Пак». Хотел сказать, что при слове «соль» тоже, но потом вспомнил, что мешочек с солью у тебя до сих пор в бардачке. Кстати, я видел там кастет. И нож. Это склад оружия?
Енчжу усмехнулся:
— Не смей называть мой бардачок складом оружия.
— Прости. Это освященное оружие, — фыркнул Джувон, а потом вдруг улыбнулся и сказал: — Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что… ты не убежал. Когда все началось. Когда я был не в себе.
Енчжу замер с палочками в руках и внимательно посмотрел на него:
— Ты думаешь, я герой?
— А ты не герой?
Енчжу вздохнул и покачал головой:
— Нет. Я просто врач, который однажды не поверил своей пациентке. А теперь… исправляет.
На секунду между ними зависла тишина. Правда, неловкой ее тоже было не назвать.
— Кстати, — продолжил Енчжу, — мне позвонил инспектор Нам Чжэу. Сказал, что Ха Суджин идет на поправку. Очень резко. Прямо будто… по волшебству. В ближайшее время ее выпишут домой.
Джувон замер, а потом шумно выдохнул:
— Тогда оно того стоило.
Он взял лист нори из панчхана, свернул и съел просто так.
Хозяйка тут же появилась, принесла добавку и покачала головой:
— Ты выглядишь, как рисовый пирожок после дождя. Больше ешь. У тебя щеки исчезли.
— Спасибо, кхм… — попытался вставить Джувон, но она уже ушла, бормоча что-то про худую упрямую молодежь.
Енчжу закинул в себя остаток кимпаба и откинулся