Если положить подушку на люк, он перестает дышать.
Нельзя плакать, он слышит.
Она исчезла, потому что закричала.
Глотка, глотка, глотка, глотка.
У Джувона пересохло во рту. Он машинально пролистал дальше и наткнулся на рисунок. Большой круг в центре, в нем что-то, похожее на рот с десятками кривых и острых зубов. Внутри круга находился человек, кажется, девочка, а ниже подпись…
Я не хочу вниз.
Он выдохнул и аккуратно положил тетрадь в сумку. Выходя, постарался не думать, как у него задрожали пальцы.
Дьявольское место. Просто дьявольское.
* * *
Позже в игровом зале, когда Чо Геджин раздавал детям мандаринки под предлогом «проверки на витамин C» (одному богу известно, как ему удалось убедить их взять его с собой, документы у проходимца тоже имелись), одна из девочек, худенькая, с двумя закрученными хвостиками и нашивкой на рубашке с именем «Чжиен», подошла к нему.
— Дедушка… — тихо сказала она. — А можно нарисовать страшный сон?
— Конечно можно, милая, — ласково отозвался Геджин. — Только дай мне потом посмотреть, ладно?
Она кивнула и уселась в угол с коробкой фломастеров. Через пятнадцать минут протянула листок.
На нем была подушка. Нереально большая, практически на весь лист. А из-под нее торчали… зубы. Много. По краям. Как будто подушка была ртом. А внутри затаилась черная тень.
Геджин держался так, что и не поймешь, о чем думает.
— Это был сон? — мягко спросил он.
— Он дышал. Прямо под подушкой. Моя соседка по кровати исчезла, а потом подушка съела ее одеяло. Оно было с цветочками, и его больше не нашли, — сказала девочка совершенно спокойно.
— А ты кому-нибудь рассказывала?
— Нет. Только плюнула на подушку и стала спать в углу.
Чо Геджин замер. Затем аккуратно взял рисунок, свернул и сунул за пазуху, дал девочке самой большой мандарин и мягко улыбнулся. Только вот Джувон и Енчжу, заметив его выражение лица, сразу поняли: шутки кончились.
Они вышли во двор, где стояли лавочки и облезлый батут. Геджин достал сигарету, закурил. Дым пошел сизыми кольца, оставляя в горле что-то горькое. Это притом, что Енчжу и Джувон не курили.
— Это… не дух, — сказал Геджин, чуть прищурившись и глядя в одну точку. — Это что-то мерзкое. Как гниль, которая прорастает внутрь. Это не злой умерший. Это кусок чего-то, что пускает корни. Питается слабостью, тишиной… и детскими страхами.
— То есть? — нахмурился Енчжу.
— То есть, — сказал Геджин, не глядя на него, — есть места, которые впитывают страдание как губка. И когда их не чистят, они рождают паразитов. Не просто духов. А сущностей, которые не были людьми. Куски страха, стыда и боли. Их нельзя изгнать заклинанием. Им можно перекрыть доступ к пище. Или… накормить чем-то другим. Вот кто-то притащил сюда это.
— Почему вы думаете, что это… оно… — Джувон шумно выдохнул. — Именно притащили?
— Потому что такая дрянь растет в местах, где происходило очень-очень много плохого. Много смертей, боли и крови. Очень много.
— Вы хотите сказать, что в этом доме теперь что-то подобное?
— Хочу сказать, — медленно проговорил Геджин, — что если подушка имеет зубы, а в полу есть глотка… то этой дряни тут весьма комфортно. Ее кормят.
— Кто? — спросил Енчжу.
— А вот это и есть вопрос, — вздохнул Геджин. — Но я думаю, старина Пэ Тэквон знает ответ. Только не скажет. Потому что в этом детдоме все — витрина. Даже дети. Даже их страхи. Настоящее спрятано. Под подушками, под полом и в глотке с большими зубами.
Он сбил пепел с сигареты.
— У нас мало времени. Если эта тварь выросла до состояния глотки в полу, значит, она скоро начнет звать. Не только детей. Всех. Особенно тех, кто умеет слушать. — А потом вдруг перевел взгляд на Джувона. — Ты ведь уже слышал ее, да?
Енчжу озадаченно посмотрел на Геджина, а потом перевел взгляд на младшего товарища. Джувон ничего не ответил, только выровнялся как струна. Потому что… сегодня ночью дома, когда он засыпал, ему действительно показалось, что пол под кроватью вздохнул. Не скрипнул, именно вздохнул. И в этом вздохе слышался… голод.
* * *
Следующим утром Енчжу проснулся очень рано, до начала рабочего дня еще оставалось прилично времени. В квартире было еще темно, за окнами тихо моросил дождь. Интересно, когда взойдет нормальное солнце?
Психиатр стоял у плиты, наливая воду в электрочайник, когда на экране телефона высветилось уведомление с форума бывших работников соцучреждений. Енчжу нарочно нашел несколько таких, чтобы быть в курсе новостей. Он оставил там запрос пару дней назад, и вот наконец кто-то откликнулся.
Профиль: «ОммаСон». Настоящее имя: Пак Миен, 43 года. Бывшая няня в «Доме Солнца».
В сообщении было написано следующее:
«Не хочу вдаваться в подробности здесь. Если серьезно интересуетесь, можем встретиться. Я работала там три года. После того, как исчезла Сонми, я… ушла. Никто не верил мне. Никто даже не помнил, что она была. А я ведь гладила ее рубашки. Приносила ей лекарства. Выслушивала, как она боится ночных кошмаров. Эта девочка была, я клянусь. И она ушла не сама».
Встреча была назначена в кафе у реки. Уютное заведение в типично корейском стиле: шорох рисовой бумаги, запах кофе и имбирного чая. Пак Миен пришла в бейсболке и маске, как будто боялась быть узнанной. Хотя с ее взглядом, темным и немного испуганным, ее бы все равно запомнили.
— Я не должна была говорить, — начала она, словно хотела поскорее с этим всем разделаться. — Когда Сонми пропала, в учреждении сказали, что такой девочки не было. Представляете? Я сама вела журнал приема лекарств. В нем было ее имя. Но потом его стерли. Просто исчезло, даже в электронке. Воспитатели покивали, мол, да, наверное, я ошиблась. Но я-то знаю. Я помню, как у нее болел живот. Как она все время просила ночник.
— Сколько ей было? — тихо спросил Енчжу.
— Шесть. Худенькая, с родинкой под глазом и выцветшими волосами. Очень тянулась ко мне. Сначала я думала, что она просто тревожная. Но потом… Она начала говорить странные вещи.
Пак Миен сделала глоток чая.
— Мама смотрит сквозь подушку. Мама дышит в полу. И еще… Она часто пряталась в кладовке, где стояли стиральные машины. Говорила, что там мама не слышит. Потом однажды ее просто не