— Да нет мочи! Так все было… классно…
— Я правильно понял? Этот охранник сорвал весь план? — вступил в разговор молчавший до сих пор моложавый блондин в дорогом костюме цвета чернослива. — Простите, но я не в курсе.
Коротышка дернулся было ответить, но сидящий у окна остановил его жестом:
— Клоп, помолчи, я сам. Вам известно, Вадим Степанович, что у нас тридцать процентов акций «Эс-девелопмент». Компания чрезвычайно перспективная. Когда мы это поняли, попытались надавить, но не вышло. У мадам Пастуховой оказались очень серьезные связи. Теперь, когда она умерла, совсем другое дело. Мы рассчитывали, что акции будут разделены между наследниками, и контрольный пакет окажется у нас. Остальное — дело времени. Но старуха взяла и завещала все акции одному человеку — своей дочери. Мы решили действовать в рамках закона и запустили обиженным деткам идею посмертно через суд признать мамашу недееспособной. Кстати, оказалось, что подобная идейка в семействе бродила уже при ее жизни. И поэтому детки с радостью за нее ухватились. Глеб Туманов, наш адвокат, помог им с иском. Если бы дело удалось выиграть, — а я думаю, так и случилось бы — каждый из четырех наследников первой очереди получил бы по семнадцать с половиной процентов акций. Всего по семнадцать с половиной. А при таком раскладе уже можно работать.
— И что же? — блондин достал из стоящей на столе резной шкатулки небольшую сигару, обрезал гильотинкой кончик и с удовольствием закурил.
— А то, что остальные наследники, разумеется, оказались недовольны. И один из них решил, что так оставить дело нельзя. Вернее, он даже не наследник. Наследница — его жена, внучка Пастуховой. Так вот сначала одна из четверки погибла в результате несчастного случая. Газ на кухне взорвался. Очень кстати, не правда ли? Затем некто начал угрожать другому наследнику — через жену. Пугал, что с сыном может случиться что-то нехорошее, если не откажется от иска. Разумеется, он отказался. А последний из троих — наследницу по завещанию я не считаю — так вот, последний из троих счел, что один в поле не воин, а может, просто испугался, и тоже отказался.
— И как же вы на него вышли? На охранника этого?
— Позвольте, Вадим Степанович, я опущу технические подробности. Скажу только, это было не трудно. Он сильно наследил.
— И что вы намерены теперь делать?
— Ну, с мужиком этим мы разберемся! — снова вылез коротышка по кличке Клоп, и снова сидящий у окна жестом заставил его замолчать.
— Разбираться уже бесполезно. Разве что для морального удовлетворения. Уговаривать наследников все же не отказываться от иска тоже нелепо. Придется поработать с единственной наследницей, Евгенией Васильевой. Если не получится добром, то… Не хотелось бы, но что поделаешь. Вот только одна проблема.
— Какая же? — приподнял брови блондин.
— Мы не можем ее найти. Она очень предусмотрительно скрылась. Проверяем все ее связи, но пока безуспешно.
— У нее есть дети?
— Есть. Сын.
— И что, он не знает, где его мамаша? — скептически хмыкнул блондин. — С ним… беседовали?
— Плотно еще нет. Но окольными путями выходит, что не знает.
— Желаю удачи. Поработайте с сотовой связью, проверьте билетные кассы. Не мне вас учить, в конце концов.
Глава 46
— Дрюндель, можно я у тебя поживу немного?
Сидя на диване, даже не сняв плаща, Анна судорожно сжимала двумя руками бокал с коньяком. На ее мертвенно бледном лице горели два пунцовых пятна. Андрей устроился в кресле напротив и напряженно пытался понять хоть что-то из путаного рассказа сестры.
— Да живи, если хочешь, — он пожал плечами и отпил крохотный глоточек из своего бокала. — Просто я не въезжаю. Галка твоя что, совсем рехнулась на религиозной почве? Ну застала тебя с мужиком, и что? Ты женщина свободная, почему бы и нет? Если она старая дева, то это не значит, что у других не может быть личной жизни. Даже если ты ее мать.
— Ты что, совсем меня не слушал? — заорала Анна. Коньяк выплеснулся на ее светлый плащ некрасивой кляксой. — Это не просто мужик, это…
Она со стуком поставила бокал на журнальный столик и закрыла лицо руками.
— Ну и кто это? — Андрей сел рядом с ней, обнял за плечи. — Ну, сестричка, поделись.
— С чего бы это? — сквозь пальцы голос звучал глухо и невнятно. — Мы с тобой никогда особо не откровенничали.
— Тогда чего же ты ко мне пришла?
— А к кому? Не к папе же. Впрочем, могу уйти.
— Да хватит тебе выделываться!
Андрей снова вскочил и заходил по комнате взад-вперед. Его глодало любопытство, и в то же самое время он пытался справиться с раздражением, которое так и плескалось через край: надо же, приперлась! Прижало, и прибежала: ах, братик, спаси-помоги. Я к вам пришла навеки поселиться. А раньше что? Дрюндель такой, Дрюндель сякой и разэтакий.
— Ничего я не выделываюсь. Просто… — Анна некрасиво, судорожно всхлипнула. — Просто это… Нет, не скажу.
— Да ну тебя в задницу! — разозлился Андрей. — Скажу, не скажу. Вечно ты в говнище какое-нибудь вляпаешься. То с бабкой, то с бандюками, то теперь с Галкой.
Тоненько и противно запищал телефон. Анна пошарила по карманам плаща, потянулась за брошенной под стол сумкой.
— Ты?! — ее глаза превратились в пару фарфоровых шариков, казалось, они вот-вот повиснут по щекам на ниточках. — А… да, но… Ладно…
Анна бросила телефон обратно в сумку и посмотрела на Андрея. Лицо ее изменилось как по волшебству. Презрительно наморщив нос, она по-кошачьи сощурилась.
— Да пошел ты, Дрюндель! Без тебя как-нибудь обойдусь, — прошипела Анна, встала и вышла, с силой впечатывая каблуки в паркет.
* * *
Они подошли, когда Никита закрывал машину — один спереди и двое сзади. Безупречные прически, одинаковые серые плащи.
— Никита Юрьевич? — спросил тот, что спереди, впрочем, вполне формально — они и так прекрасно знали, что да, именно Никита Юрьевич. — Вам придется проехать с нами.
Никита сразу понял: качать права, требовать предъявить удостоверения или дать какие-либо объяснения бесполезно. Лучше не усугублять. Кто бы они там ни были и чего бы ни хотели, все равно сделают так, как им нужно. Поэтому он просто пожал плечами и пошел к черной «ауди».
С ним обходились предельно вежливо. Открыли дверцу, поддержали под локоток. Но не более того. Он все же осмелился было начать: «Могу я узнать?..», но по густоте ответного молчания понял: не может.
Его