Сидра поморщилась.
– Нет, я хотела подождать, пока ему станет лучше.
Торин нахмурился. Наследница вздохнула и снова посмотрела на кузена.
– Речь об Элизе Эллиотт. Мы нашли ее.
Капитан с изумлением слушал о чудесном возвращении девочки.
* * *
Джек сидел за своим детским письменным столом, сочиняя балладу для ветра при свете свечи. С каждой ночью он спал все тревожнее и тревожнее и жалел, что не может уговорить мать уехать и пожить в замке, пока не наступят более спокойные дни.
Мирин всегда возвращалась к ткацкому станку; она не могла позволить себе оставить его даже на несколько дней. Ремесло было ее средством к существованию, и если бы она позволила страху перед Брекканами управлять ею, то никогда бы ничего не добилась.
Он остановился, закрыв глаза, чтобы дать им отдохнуть. Руку сводило судорогой от многочасовой работы, а в голове пульсировала тупая боль. Ему нужен был сон, но музыка была важнее.
Когда Мирин постучала в дверь, он нахмурился и повернулся на стуле.
– Входи.
Мать вошла, держа на ладони дирк.
– Прости, что прерываю тебя, Джек, но я хотела тебе кое-что отдать.
Юноша поднялся ей навстречу и удивился, когда она протянула ему клинок. Он узнал зачарованное оружие, которое Мирин носила на поясе.
– Твой дирк?
– Он никогда не принадлежал мне, Джек. Этот клинок всегда был твоим… подарок твоего отца. Он заставил меня поклясться, что я подарю его тебе, когда ты достигнешь совершеннолетия, но тебя в то время не было на острове, и поэтому я дарю его тебе сейчас как свадебный подарок.
Он пристально посмотрел на нее, затем на кинжал и вспомнил все моменты, когда видел его пристегнутым к ее поясу, вспомнил, как она носила его годами. Это было простое оружие с едва заметным магическим сиянием.
Джек колебался, прежде чем взяться за рукоять и обнажить тонкое лезвие. Он увидел свое отражение в стали, и его охватило любопытство.
– Этот клинок зачарован, – заявил он. – Как именно?
Мирин склонила голову набок.
– Я не знаю. Твой отец никогда не говорил мне, а я никогда по-настоящему им не пользовалась.
Его отец. Это было впервые, когда Мирин произнесла это слово за столько лет, и Джек не знал, как к этому отнестись. Может быть, таким образом она предлагала ему задать вопросы, которые он носил в себе годами?
Джек вложил клинок обратно в ножны.
– Мама… – Он потерял мужество. С трудом выговаривая слова, он взглянул на Мирин. – Мой отец… он причинил тебе боль? Поэтому ты отослала меня на Большую землю? Чтобы не вспоминать о нем, когда ты смотришь на меня?
Мирин взяла его за руку. Сначала ее нежность привела юношу в изумление.
– Нет, Джек. Ты и Фрей были рождены в любви. – Она сделала паузу, и Джек услышал ее хриплое дыхание, вызванное приступами кашля. – Я любила твоего отца, а он любил меня.
Любила. Она говорила о нем в прошедшем времени, и Джек не стал настаивать. Не так, как он сделал бы это раньше, – с горечью, нетерпением и злобой. Он нежно сжал ее пальцы, и Мирин улыбнулась ему грустной, но искренней улыбкой, а потом ее рука выскользнула из его ладони.
– Я вижу, ты занят работой, – сказала она более спокойным тоном, указывая на чернильные пятна на его пальцах.
– Да. Новая баллада.
– Не могу дождаться, чтобы услышать ее, – произнесла Мирин, отступая. – Не буду отрывать тебя от музыки.
Джек хотел сказать, что она ни от чего его не отрывает, что он хотел, чтобы Мирин осталась и поговорила с ним еще немного, хотел наверстать упущенные годы.
Но он также чувствовал беспокойство матери. Она была встревожена, хотя и слишком горда, чтобы признаться в этом.
Мирин выскользнула из комнаты, притворив за собой дверь. Джек застыл на месте, изучая клинок.
Он знал, что никогда больше не спросит у матери о своем отце, но теперь у него был другой способ узнать правду.
Этим способом был клинок в его руках, созданный из стали и чар.
20
Сидра проснулась в пустой постели. Она задержалась под одеялом на мгновение, давая глазам привыкнуть к утреннему свету. Потом провела рукой по той стороне постели, где обычно спал ее муж, и обнаружила, что та остыла, словно Торина не было уже долгое время.
С тяжелым сердцем Сидра поднялась. Она с удивлением обнаружила, что в очаге горит огонь, в котелке варится каша, а в чайнике кипит вода. Но Торина нигде не было видно, и целительница, нахмурившись, выглянула в окно. Двор был пуст, лишь растения танцевали на утреннем ветру.
Она подошла к задней двери и приоткрыла ее.
Воин стоял на коленях в саду. Сидра с удивлением наблюдала, как в одной руке он держал котенка, а другой вырывал сорняки. Он выкорчевывал все дикие растения, которым она позволила вырасти среди трав и овощей, и складывал их в кучу. Она опустила взгляд, почувствовав, как что-то зацепилось за ее чулок, – остальные кошки собрались на крыльце, где Торин оставил для них миску с молоком.
Сидра не знала, что и думать, но улыбнулась, снова посмотрев на мужа.
Он не слышал, как открылась задняя дверь, и упорно продолжал работать, в конце концов отпустив котенка, чтобы собрать сорняки. Затем он подошел к краю сада и перебросил их через каменную ограду. Сидру это позабавило – она всегда относила сорняки в кучу вниз по склону. Целительница вышла, чтобы поприветствовать мужа.
Торин заметил ее, когда возвращался. Уголок его рта дернулся, словно он был смущен, что его застали за работой в огороде.
– Ты рано встал, – заметила Сидра, надеясь услышать его голос.
Он лишь поднял свою испачканную землей руку, и девушка заметила, что рана на его предплечье все еще кровоточит. Настроение мгновенно испортилось, и она позвала мужа в дом.
Торин вымыл руки, прежде чем сел за стол и позволил Сидре осмотреть себя. Она заметила, что рана на его плече затянулась за ночь, оставив после себя холодный блестящий шрам – чары страха. Но рана, лишившая его голоса, все еще гноилась, и Сидра, сглотнув, нанесла на нее новую мазь и перевязала.
– Возможно, мне стоит найти для тебя другого целителя, – прошептала она, собирая грязные бинты.
Торин быстро остановил ее, схватив за сорочку. Он решительно покачал головой. Его вера в нее была абсолютной, словно ему и в голову не могло прийти, что она не сможет вернуть ему голос.
Чтобы отвлечь жену от мрачных мыслей, он