Он оказался даже выше, чем виделось со стороны, и, обнимая его, она ощутила необъяснимое волнение. Ее руки невольно скользнули по его лицу.
– Третий братец Лянь, – ее голос дрожал, – третий братец Лянь, – в нем слышалось беспокойство и страх, – не слушай, не смотри и не говори.
Третий принц застыл от удивления.
Ему потребовалось время, чтобы прийти в себя. Он не ожидал, что Чэн Юй не только не подпадет под чары Неразрешимого узла омрачений, но и сохранит ясность сознания достаточную, чтобы напомнить ему: здесь творится нечто странное и опасное. Смертная, попавшая в подобный магический строй, могла остаться в своем уме лишь в одном случае: всю жизнь она не знала ни тревог, ни тоски, и сердце ее никогда не мучили ни боль, ни печаль. Что, разумеется, невозможно.
У мужчины возникли вопросы, но сейчас было не время искать на них ответы.
Он бессознательно вновь коснулся пальцев Чэн Юй, прижатых к его лицу, но она, ошибочно решив, что тот хочет вырваться, испуганно прижалась к нему всем телом так тесно, как только могла. Она больше не пыталась напрасно искать его глаза, а попросту сомкнула руки вокруг его талии.
Чэн Юй крепко держала его обеими руками, приникнув теплым телом к его спине и уткнувшись в нее щекой.
– Послушай меня, третий братец Лянь, – ее голос охрип, а дыхание участилось, она дрожала, – все это ненастоящее, это плохое место. И все эти красивые девушки… Не смотри на них, не думай о них, они очень опасны!
Возможно, заметив, что генерал больше не сопротивляется, Чэн Юй осторожно ослабила хватку. Обнимая его одной рукой, она убрала другую, глубоко запустив ее за собственный воротник.
Лянь Сун не пошевелился и ничего не сказал.
Когда Чэн Юй обняла молодого мужчину, бойкая девчушка, упрашивавшая того помочь ей поймать бабочку, опасливо отбежала, но, увидев, что Чэн Юй не какая-то серьезная противница, неторопливо приблизилась вновь. Даже не взглянув на прижавшуюся к мужчине Чэн Юй, она позволила рукаву обнажить ее тонкое запястье и медленно погладила руку Лянь Суна, в которой тот держал веер.
– Моя синяя бабочка испугалась и улетела. Братец, поможешь мне поймать еще одну?
Ее пальцы скользнули по его руке даже откровеннее, чем если бы она ласкала любовника весенней ночью, в ее выразительных глазах плескались осенние воды, так и манящие в них утонуть. Девушка смотрела на Лянь Суна, широко улыбаясь.
Третий принц опустил глаза, но его взгляд остановился не на руке любительницы бабочек, пытавшейся его соблазнить, а на руке, обхватившей его за талию. Сиреневый рукав задрался, открыв небольшой участок нежной кожи на дрожащем запястье. Она казалось такой белой, что слепила глаза. От приложенной силы кости запястья и локтевая кость обозначились четче. Обтягивающая изящные и тонкие косточки кожа казалась почти прозрачной. Это было такое красивое запястье. Такое хрупкое. Такое беспричинно притягательное.
Эта нежная рука вдруг пошевелилась. Белая, изящная и хрупкая ручка покинула его талию и крепко ухватила его за запястье. Другая ее рука тут же последовала за первой, медленно раскрывая его ладонь. От ее теплого и мягкого прикосновения Лянь Сун вдруг напрягся всем телом, но Чэн Юй этого не заметила, настойчиво вкладывая ему в ладонь какую-то вещицу. Когда он раскрыл ее, то обнаружил оберег. Похоже, девушка носила его близко к коже – он еще хранил остатки тепла ее тела.
– Не слушай и не смотри, третий братец Лянь. – Девичьи руки вновь скользнули вниз и обвились вокруг его талии. С гибкостью воды, с нежностью нефрита, с проклятой невинностью.
Чэн Юй снова мягко предостерегла его:
– Не слушай и не смотри.
В ее голосе слышалась легкая дрожь. Дрожь. Это ясно показывало лишь одно: ей было очень страшно.
– Это очень действенный оберег, в свое время он защитил меня от множества бедствий. Я задержу этих милых девушек, а ты уходи той же дорогой, по которой мы сюда пришли. Оберег непременно поможет тебе выбраться из этой пещеры.
Она так боялась, но все ее мысли занимало его спасение. Разумеется, с таким простым замыслом никогда не преодолеть магический строй Неразрешимого узла омрачений, но само ее намерение вдруг открыло ему глаза.
Бойкая девчушка, все пытавшаяся подобраться к Лянь Суну, наконец выбрала нужный момент и прижалась к нему. Пытаясь ему угодить, она снова с трогательной беспомощностью назвала его старшим братцем и попросила поймать желтую бабочку. Третий принц прижал веер к губам и жестом велел ей замолчать. Плавность его движений придала этому жесту особого изящества. Красавица затаила дыхание.
После мгновения оцепенения она мягко прижалась к мужчине еще ближе и уже было открыла рот, чтобы заговорить, как вдруг ее лицо резко изменилось. Она сжала горло тонкими белыми пальцами и с недоверием посмотрела на Лянь Суна. Лицо третьего принца ничего не выражало.
Когда до девчушки дошел смысл происходящего, она потянулась, чтобы яростно вцепиться в мужчину свободной рукой. Третий принц не стал уворачиваться, только слегка усмехнулся и покачал головой. Пара красивых рук так и застыла в воздухе, а вслед за ними и девушка замерла перед третьим принцем, словно изваяние.
Генерал посмотрел на бирюзовые облака вдали. Рука, державшая веер, будто бы случайно легла на руки обнимающей его Чэн Юй, где и осталась. Лянь Сун замер, словно о чем-то размышляя.
Разумеется, Чэн Юй не знала истинной природы происходящего. Она только слышала, как бойкая девчушка все твердит это свое «братец-братец», пытаясь заморочить Лянь Суну голову, а тот стоит и молчит. Тут-то княжна и вспомнила, что Лянь Сун по слухам самый что ни на есть настоящий развратник и сердцеед.
А раз так, то ему наверняка нравится, когда очаровательные девушки бросаются в его объятья. Что уж там, даже у Чэн Юй заломило в костях от красоты той любительницы бабочек, очень маловероятно, что братец Лянь выдержит такое давление. Размышляя об этом, она бессознательно обняла его еще крепче, будто надеясь таким образом привязать к себе его душу, чтобы никто не смог его у нее забрать.
Держа его в объятьях, она продолжила негромко говорить, чтобы он не утратил ясности сознания:
– Очнись хоть ненадолго, третий братец Лянь. Не стоило мне тебя сюда приводить… Раньше всего этого здесь не было, это я навлекла на нас беду.
Сказав это, она на миг растерялась. Ее переполняли сомнения и горечь.
– Княжич Цзи верно все сказал: я слишком самоуверенная, веду себя как вздумается. Ошиблась сто раз, но ни разу не раскаялась. Это я во всем виновата, – безжалостно