Едва это «Цин» прозвучало, Чэн Юй вдруг запнулась. Все ее тело охватило странное оцепенение. Прошло много времени, прежде чем она наконец опомнилась, но предыдущую фразу так и не завершила.
– Я любой ценой выведу тебя отсюда, – только и сказала она, будто обещая самой себе. – Если на сей раз кто-то должен умереть, пусть это буду я. Но ты выйдешь отсюда живым.
Под конец ее голос звучал почти неразличимо.
Лянь Сун нахмурился. Какое-то чувство подсказывало ему, что у девочки, замершей позади него, имеются серьезные проблемы с головой. Однако не успел он прояснить этот вопрос, как она уже оттолкнула его в сторону выхода, а сама бросилась в самую гущу смеющихся и гоняющихся за бабочками красавиц.
Хотя Чэн Юй не умела драться, ее поддерживала и подпитывала сотня цветов, делая ее кровь и ци очень привлекательными для нечисти. Этого будет достаточно, чтобы выманить тигра с гор [57]. Оказавшись в толпе красавиц, она выхватила из волос серебряную заколку и быстро резанула себя по запястью. Потекла тоненькая струйка крови. Стоявшая рядом красавица тут же в оцепенении схватила ее за запястье. Во рту чаровницы появились острые зубы.
Но воображаемой боли Чэн Юй так и не ощутила, острые клыки не пробили ее кожу. Будто яростный, сметающий все на своем пути ветер выдернул ее из толпы опасных чаровниц и мельтешащих вокруг пестрых бабочек. Когда она попыталась осмотреться, кто-то мягко прижал ее голову к твердой груди.
– Не слушай, не смотри, не говори, – раздался у нее над макушкой слегка насмешливый прохладный голос, повторивший ее собственные слова.
Чэн Юй на миг остолбенела, прислонившись к его груди и вдыхая витавший вокруг неуловимый аромат. Этот запах дарил чувство прохлады, навевая образ стремительного потока, бегущего в горах под луной. Она весь вечер не могла вспомнить, что это за благовоние, и только сейчас до нее дошло. Это был лучший из агаровых ароматов – аромат белого агарового дерева. Вот чем пахли рукава Лянь Суна.
У княжны перехватило горло. Она подняла голову.
– Так ты не поддался их чарам, да?
Лянь Сун промолчал и только легонько погладил ее по макушке.
– Не двигайся. – Вот и был весь его ответ.
У нее как камень с души упал. Но все же она не могла окончательно успокоиться:
– Третий братец Лянь, дай мне проверить, правда ли ты не поддался их чарам.
Чэн Юй ощутила, как мужчина надавил рукой ей на затылок, заставляя уткнуться ему в грудь. Теперь она ничего не видела и только услышала, как он негромко сказал:
– Не дам.
Она заколебалась.
– Ты… Ты еще не до конца пришел в себя?
Лянь Сун едва заметно улыбнулся.
– Нет. Просто сейчас этот мир… скорее всего, станет немного пугающим. Лучше поспи чуток, А-Юй.
Она нерешительно кивнула в его объятьях, а потом поняла, что он впервые назвал ее по имени и произнес эти два слога, А-Юй, как-то так удивительно, будто и правда говорил о редкой драгоценности, обладающей естественным влажным блеском, свойственным только лучшему нефриту [58].
Но прежде чем княжна успела как следует подумать об этом, она почувствовала накатившую сонливость и в тот же миг провалилась в глубокий сон.
Лянь Сун некоторое время смотрел на выражение лица спящей Чэн Юй, затем заправил ей за уши прилипшие к щекам пряди и поднял голову.
– Я думал, Неразрешимый узел омрачений действительно умеет читать сердца, однако… – Он посмотрел на восток, туда, где поднимается солнце. – Неужели ты видишь в моем сердце лишь эти скучные вещи?
Когда он договорил, еще совсем недавно мирный и великолепный дворец с грохотом обрушился. Вмиг увяли цветы и травы, разноцветные бабочки осыпались пеплом, а тела разодетых красавиц истлевали прямо на глазах – цунь за цунем. Лица редкой красоты, которую во всем мире не сыщешь, исказил ужас. Погибая, они кричали и плакали, но не было слышно ни звука.
За пределами пещеры уже наступил час Собаки, из-за облаков показалась луна. Когда Небесный владыка поспорил с Лянь Суном и дозволил тому спуститься в мир смертных, он действительно запечатал все его силы. Однако третий принц был богом воды. Вся вода мира подчинялась ему. Вода есть инь, и луна есть инь. Ясная луна мира смертных представляла инь в своем высшем проявлении, которая, подобно вспомогательному снадобью, способствующему действию основного, могла вытягивать силу творения из воды – такой же инь в высшем своем проявлении. Поэтому даже печать Небесного владыки не могла ограничить силу третьего принца в лунную ночь.
Все искажения и разрушения происходили беззвучно, что делало происходящее внутри магического строя еще более пугающим и странным. А на единственном клочке, где не завяли травы, равнодушно стоял господин в белых одеждах, одной рукой придерживающий крепко спящую устроившись на его локтевом сгибе девушку в сиреневом. Он только что своими руками перевернул небо и землю, но при взгляде на учиненный им хаос ничто не отразилось на его бесстрастном лице.
Высокие дворцы и очаровательные красавицы обратились в пыль. Когда все исчезло и в мире установилась тишина, темноту внезапно прорезал луч света. Когда тот рассеялся, магический строй принял новый вид.
Кругом, насколько хватало взора, тянулась бесконечная пустыня. Над ней сияла ясная луна. Подул холодный ветер, вздымая пыль и песок, но порыв остановился в двух шагах от третьего принца.
В новой иллюзии, созданной магическим строем, казалось, каждое движение воздуха несло с собой чувство безразличия и опустошения. Мужчина огляделся по сторонам, затем опустил глаза и улыбнулся.
– Пустыня? – сказал он. – Любопытно.
Спящая в его объятиях Чэн Юй почесала рукой щеку, будто кружащий в непосредственной близости песок потревожил ее сладкий сон. Она поджала губы и уткнулась лицом Лянь Суну в грудь, но спать в таком положении все еще было неудобно. Она сменила позу раз, затем еще раз.
Третий принц взглянул на девушку. Вдруг веер в его руке увеличился до размера облака. На него-то Лянь Сун и уложил Чэн Юй, и теперь веер плыл в воздухе рядом с ним.
Ясная луна, холодный ветер, пустыня, кружащий вокруг песок, господин в белом и красавица на веере. Этот мир, казалось, не имел ни начала, ни конца. Переполняющее его опустошение вонзалось в кожу, словно маленькие жучки, бередя сердце и погружая его в пучину печали и скорби. Даже крепко спящая Чэн Юй то и дело беспокойно хмурила брови, а временами на ее лице