Возможно, его слова разозлили духа-стража, отчего исчезло заливаемое кровавым дождем Двадцать седьмое небо, сменившись бесплодной горой с крутым обрывом. На скале росла одна-единственная старая сосна. Над ее верхушкой зависла спящая девушка. Она застряла между древесным стволом и скалой, а под ней уже кружили голодные волки и свирепые тигры, ожидавшие угощения.
Дух магического строя легко улыбнулась.
– Пусть Я и не знаю, как вы поняли, что Двадцать седьмое небо лишь иллюзия, к вашему вниманию новая загадка. Итак, действительность это или снова ил…
Но прежде чем она договорила, из-под скалы, где затаились тигры и волки, внезапно вырвался бурный поток – будто кто-то выпустил длинную стрелу, ловко нанизав на нее всех хищников и унеся их в неизвестном направлении. Развернутый подле Лянь Сун железный веер, будто признав хозяйку, стремительно рванул к Чэн Юй, опасно повисшей на старой сосне, и успел подхватить девушку, едва ствол дерева таки переломился.
Как раз когда дух магического строя собралась вновь изменить иллюзию, с восьми сторон взметнулись огромные водные стены. Заключенный между ними дух боролся из последних сил, обращаясь то богатыми дворцовыми залами, то пустыней, где безудержно кружили пески, то бесплодными горами с обрывистыми склонами… Но какой бы облик ни принял магический строй, с водных стен на иллюзию раз за разом обрушивались бурлящие потоки, каждую разрушая начисто.
Внезапно весь мир заполонили бушующие воды. На самом высоком белом гребне волны стоял третий принц. Очень кстати к нему подлетел железный веер вместе с надежно устроившейся на нем Чэн Юй. Лянь Сун бросил взгляд на обращенное к нему боком лицо крепко спящей девушки и взмахом рукава отправил веер себе за спину. Мужчина поднял голову и поинтересовался у духа магического строя, связанного огромным водным жгутом и теперь неспособного даже пошевелиться:
– Что еще покажешь?
Дух гневно рвался из пут.
– Желторотый мальчишка, не слишком-то зазнавайся! – В женском голосе звучала настоящая ярость. В легендах отмечалось, что дух этого магического строя действительно не отличается добрым нравом, и теперь, когда его скрутили со всех сторон, он так и клокотал от злости. – Хоть ты, паршивец, и смог Меня усмирить, если у тебя нет флейты Беззвучия, не надейся выбраться из Неразрешимого узла омрачений! Посмотрим, долго ли ты сможешь Меня удерживать!
Третий принц был превосходно воспитан. Он дождался, пока дух наругается вдоволь, а затем слегка запрокинул голову и уточнил:
– Флейта Беззвучия, созданная Шао Вань? – На его правой ладони вдруг появилась флейта из белого нефрита. – Ты об этой флейте говоришь?
Дух магического строя охрип.
– Откуда у тебя…
Лянь Сун слегка улыбнулся.
– Похоже, ты была заперта в этом мире смертных слишком долго. Разве ты не знаешь, что перед развоплощением Шао Вань оставила флейту Верховному богу воды новой эпохи? Так вот, перед тобой стоит Верховный бог воды новой эпохи.
Когда Чэн Юй очнулась от глубокого сна, первым, что бросилось ей в глаза, оказался подбородок Лянь Суна. Княжна спала на одной из его полусогнутых ног, и это его рука лежала у нее на затылке, поддерживая, отчего у девушки не разболелась голова, когда она проснулась.
Чэн Юй моргнула и, глядя на мужчину, попыталась вспомнить, как умудрилась уснуть, но воспоминания будто расплывались. Кажется, третьему братцу Ляню не терпелось быстрее преодолеть ту грязную тропку, из-за чего он подхватил ее и, используя цингун [61], в мгновение ока спустил их на самое дно пещеры.
А там их ожидал туман.
Изначально они собирались дождаться, когда туман рассеется, и посмотреть, сохранились ли местные прекрасные виды, но тот, похоже, обладал убаюкивающим действием, и она уснула, прислонившись к стене пещеры.
Да, должно быть, так все и было.
Чэн Юй неосознанно пошевелилась. Лянь Сун, ощутив ее движение, посмотрел на девушку сверху вниз.
– Проснулась?
– Туман отступил?
– Отступил.
Княжна наклонила голову. Туман действительно полностью рассеялся, открыв свод пещеры, усыпанный множеством чистых жемчужин, отчего вся пещера теперь просматривалась очень четко. Ее взгляд остановился на небольшом пруду в глубине. Хотя этот пруд занимал лишь очень маленький уголок пещеры, его воды очаровательного бирюзового цвета оказались кристально чисты. Самым же удивительным были девять сияющих разноцветных лотосов, распластавших на поверхности воды широкие листья. Крупные чаши цветов, казалось, так переполняла жизненная сила, что они едва не лопались.
Чэн Юй одним махом пришла в себя, подскочила и, не скрывая волнения, подбежала к пруду. С блестящими глазами она указала на него Лянь Суну.
– Вот то необычайное место, которое непременно тебе понравится, третий братец Лянь! Посмотри, разве эти лотосы не прекрасны?
Когда Чэн Юй смотрела на цветущие растения, она всегда видела их в человеческой форме, и только при взгляде на распустившиеся лотосы этого пруда она действительно видела цветы. Девушка знала, что это, возможно, странно, но поскольку не чувствовала от них никакой опасности, никогда не рассказывала о них Ли Сян и Чжу Цзиню.
Она устремила влюбленный взгляд на лотосы.
– Один мудрый человек написал: «Я же один люблю лотос, – как он выходит из ила, но им не запачкан; как, купаясь на чистой ряби, он не обольщает» [62]. Красота лотоса есть чистая красота. Как по мне, лотосы этого пруда исполнены большего сдержанного достоинства, чем орхидеи, большего богатства красок, чем пионы, большего изящества, чем сливы-мэй!
На самом деле, Чэн Юй никогда не видела вживую орхидеи, пионы и сливы в полном цвету – только на картинах в книгах, так что расхвалила лотосы голословно, опьяненная своим заблуждением.
Она торжественно объявила:
– Это редкая красота, которую нигде больше не встретишь, я более чем уверена, что во всем мире не сыскать человека, которому не понравятся местные лотосы! Согласен, братец Лянь?
Третий принц небрежно ответил:
– Возможно.
Но Чэн Юй и не ждала от него серьезного ответа. Она самозабвенно поглаживала один лотос за другим, низко склонившись над ними и шепча им стихотворения, призванные выразить тоску в разлуке. Она вспомнила и «Мы бесконечную тоску запоминаем навсегда, но даже мимолетная врезается в сердца» [63]; и «Пусть одежда обвисла, не стоит жалеть, – для тебя я готов умереть» [64]; и даже «Так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучной летать, так быть вместе навеки, чтоб нам на земле раздвоенною веткой расти!» [65]
Затем,