Сделал шаг вперёд:
— Как раньше здесь больше не будет. Времена изменились. Либо вы примете новые правила, либо я сломаю вас всех. По одному. Медленно и методично. Я верю, что вы можете жить по закону, но эта вера не бесконечна. Выбор за вами.
Развернулся и вышел из зала, не дожидаясь реакции.
Глава 6
Евсей и Гаврила последовали за мной. В коридоре второй негромко присвистнул:
— Ну ты их застращал их, князь. Думаю, половина сейчас штаны меняет.
— Пусть боятся, — коротко ответил я. — Страх — единственное, что они пока понимают. А условные приговоры — это не милость. Это удавка на шее. Десять лет они будут ходить по струнке, зная, что одно нарушение — и отправятся в каменоломни.
Евсей усмехнулся:
— Хитро. Они думают, что ты им жизнь подарили, а им просто поводок накинули.
— Именно, — подтвердил я. — Мне не нужны мёртвые казнокрады. Мне нужны живые чиновники, которые боятся украсть даже копейку. И теперь они у меня будут.
* * *
На следующее утро во дворец пришла делегация из десяти бояр. Не самых влиятельных, но и не последних людей в Владимире. Боярин Фёдор Добронравов, боярыня Терентьева, Граф Воронцов Арсений Климентьевич, новый глава рода, и другие. Они попросили аудиенции, и я принял их в малом зале.
Добронравов, аристократ средних лет с пышными усами, говорил от имени всех:
— Ваша Светлость, мы пришли засвидетельствовать нашу поддержку. То, что вы сделали… Многие из нас годами молчали, видя, как воруют. Боялись говорить. Боялись, что нас обвинят в наговоре или самих запишут в заговорщики. Веретинский казнил за меньшее.
— И что изменилось? — сухо спросил я.
— Вы показали, что закон сильнее связей, — ответила пожилая боярыня Терентьева. — Звенигородский считался неприкасаемым. У него были друзья в каждом Приказе, родственники среди княжеских советников. Но это не спасло его от виселицы. Вы доказали, что никто не выше закона.
Граф Воронцов тактично добавил:
— В городе говорят… говорят, что пришёл князь, который не боится знати. Который судит по делам, а не по гербам. Простолюдины в трактирах поднимают кружки за ваше здравие.
Арсений Воронцов стоял в центре делегации — и его присутствие здесь говорило больше, чем все речи Добронравова. Граф потерял обоих сыновей по моей вине. Технически они напали первыми по указке Лидии Белозёровой, но для отца это не имело значения — мёртвые дети остаются мёртвыми. Он мог выбрать месть, как его старший брат Харитон. Мог затаить ненависть и ждать момента. Вместо этого он пришёл сюда, публично демонстрируя готовность к миру. Это требовало здравомыслия и понимание своих пределов, не говоря уж про мужество — противостоять не только мне, но и собственной боли, и презрению брата, который наверняка называл его трусом. Арсений выбрал выживание рода, его будущее над прошлым. Выбрал жизнь над местью. Людей, способных на это, мало.
Я внимательно смотрел на всех их. Это не была лесть. Это был расчёт. Эти бояре поняли, что старый порядок рухнул, и теперь пытались оседлать новый. Показать лояльность новому князю, пока не поздно. Умно.
— Я ценю вашу поддержку, — сказал я ровно, — но помните: она работает в обе стороны. Если вы поддерживаете закон — закон защитит вас. Если нарушите его — закон же вас и накажет. Без различий.
Они закивали, заверяя в честности и преданности. Когда делегация ушла, Коршунов, присутствовавший при разговоре, усмехнулся:
— Крысы бегут с тонущего корабля старого порядка.
— Пусть бегут, — ответил я. — Главное, чтобы на новом корабле они помнили, кто капитан.
* * *
Реакция на казни и амнистию разделила княжество пополам. Знать пришла в ужас. Боярские салоны гудели от возмущения — как смел этот князь, только-только севший на престол, казнить аристократов за воровство? Веретинский казнил за измену, это понятно, это прерогатива государя. Но за коррупцию? Это нонсенс, оскорбление древних родов, попрание традиций.
А простой народ ликовал. На рынках, в трактирах, на площадях люди обсуждали казни с нескрываемым удовлетворением. Наконец-то воры получили по заслугам. Наконец-то князь, который не боится высокопоставленных жуликов. На странице «Голоса Пограничья» в Эфирнете и социальной сети «Пульс» публиковали письма читателей — сотни благодарностей, восторженных отзывов. Моя поддержка среди простолюдинов взлетела до небес.
Ближе к полудню я собрал Артёма Стремянникова и Крылова в своём кабинете. Через окна лился холодный зимний свет, но в комнате было тепло — магические артефакты поддерживали во дворце весьма комфортную температуру. Артём разложил на столе стопку бумаг, Крылов стоял у карты Владимира, на которой цветными булавками были отмечены адреса арестованных.
— Две недели на амнистию, — начал я без предисловий. — Срок короткий был выбран специально, поэтому вам придётся поднапрячься в ближайший месяц. Работы будет много, и выполнять её нужно безупречно.
Артём кивнул, поправляя очки:
— Ваша Светлость, я организую специальное окно в казначействе. Отдельный приём для возвращающих украденное. Строгий учёт, расписки на каждую копейку, перекрёстная проверка сумм с нашими досье.
— Сколько человек потребуется?
— Минимум шестеро постоянно. Один принимает деньги, второй проверяет по спискам, третий оформляет документы. И так в две смены. Плюс охрана — нельзя допустить, чтобы кто-то украл уже возвращённое.
Я усмехнулся мрачно:
— Воры крадут у воров. Справедливо. Григорий Мартынович, свои задачи знаете?
Крылов отошёл от карты:
— Наблюдение. Кто побежит возвращать сразу — виноват и боится. Кто молчит — либо чист, либо упёртый дурак. Коршунов уже расставил людей возле домов подозреваемых. Будем фиксировать реакции, попытки бегства, уничтожения документов.
— Хорошо. Действуйте.
Они разошлись по своим делам, а я остался у окна, глядя на укрытый снегом город. Две недели — это не срок для комфортного решения вопроса. Это срок для паники. Паника заставит принимать решения быстро, не давая времени на хитрости, сговоры, попытки спрятать деньги.
К обеду Владимир гудел, как потревоженный улей. Слухи об амнистии разлетелись по всему городу. Родственники арестованных штурмовали дворец, требуя объяснений. Как именно вернуть? Куда нести? Что будет, если не успеть?
Савва Михайлович, мой мажордом, докладывал каждый час:
— Ваша Светлость, у ворот дворца собралось человек пятьдесят. Просят аудиенции. Кричат, что не понимают условий.
— Пусть идут в казначейство. Артём им всё доступно объяснит. Кто не понял на заседании Думы — сейчас поймёт, когда увидит очередь.
К вечеру первого дня пришли первые смельчаки.