Я некоторое время смотрю на нее, любуясь родинкой на ее щеке, которую мои девочки тоже заметили. Тихий вздох срывается с ее губ, когда я провожу кончиками пальцев по ее ладони.
— Ты правда серьезно? — Но, должно быть, так и есть, потому что она даже не моргает в ожидании ответа.
Когда я не отвечаю, она прочищает горло. Облизав нижнюю губу, она говорит:
— Отвечай на вопрос, Фокс.
— Это имеет какое-то значение? — поддразниваю я.
Ее глаза опускаются к моим губам, прежде чем она отводит их, осознав, что только что сделала. Это простое движение заставляет меня хотеть большего.
— Д-да, — заикаясь, произносит она, когда ее глаза встречаются с моими.
Черт. Это не тот ответ, которого я ждал. Он пробуждает что-то глубоко внутри меня, определенно возбуждение, но что-то еще, полное жара и любопытства. Я уже не уверен, что это ее способ одержать верх. Я чувствую себя уязвимым. Когда я отступаю назад, она тянется ко мне, хватаясь руками за рубашку. Не думаю, что она планировала это сделать, поскольку ее взгляд устремляется туда, где ее кулаки сжимают материал.
— Не надо, — тихо выдавливаю я.
Мой тон возвращает ее в реальность. И я тут же начинаю ненавидеть себя за это, когда ее руки ослабляют хватку. Она разворачивается и на мгновение замирает, прежде чем направиться к лестнице.
Не оглядываясь, она говорит:
— Если ты хочешь, чтобы я уехала, мне нужно поговорить с твоим братом. А поскольку Мэгги только что угнала мой грузовик, ты меня подвезешь.
И по какой-то причине я жду ее. Десять минут спустя она свирепо смотрит на меня, когда я открываю для нее дверцу своего джипа. Вместо благодарности, когда я закрываю за ней дверь, она продолжает набирать текст в своем телефоне, останавливаясь только для того, чтобы показать мне средний палец.
Когда мы выезжаем на частную дорогу к «Фокс Бурбон», она говорит:
— Я давно здесь не была.
Мы едем по винокурне, и она все рассматривает. Территория всегда была большой, но сейчас она разрослась до нескольких зданий, от винокурни и офисов до рикхаусов, внешних патио и развлекательных площадок.
— Многое изменилось с тех пор, как ты... — я ищу подходящее слово, — уехала. — От хруста гравия под моими шинами на главной дороге до гордости, которую я испытываю каждый раз, когда вижу одну из наших бутылок на полке магазина или когда ею наслаждаются, одно остается неизменным. Мне нравится все, что мы здесь делаем.
Она смотрит в окно, за рикхаусы, на спокойный пейзаж нашего родного города.
— Чем бы ты занимался, если бы не это?
Вопрос удивляет меня, но я отвечаю на него честно.
— Я никогда не думал, что буду заниматься чем-то другим. Это единственное, чего мои братья никогда не понимали. Почему я не хотел большего, чем то, что всегда делал. — Я смотрю на нее. Она изучает каждую деталь, мимо которой мы проезжаем. — Некоторое время оба мои брата занимались чем-то другим. В конце концов, они вернулись. Но я — исключение. Я всегда знал, чего хочу. Всегда знал, что буду проводить здесь каждый свой день до последнего. Даже когда все... — Я на мгновение запинаюсь на этой мысли. Я не хочу думать о днях, когда я приходил сюда в состоянии войны между тем, что чувствовал, и тем, как я должен был себя вести. — Приходя сюда, я всегда чувствую себя хорошо.
Когда она наконец переводит взгляд на меня, я борюсь с желанием посмотреть на нее. Я не хотел делиться столь многим. И хотя ничего из этого не является секретом, я все равно чувствую себя именно так. Я рассказал ей что-то личное, делающее меня уязвимым, чем я никогда ни с кем не делился. Не знаю, почему мне кажется естественным поделиться этим с ней.
— У меня тоже было такое чувство, — тихо говорит она. И когда я думаю, что услышу что-то еще, она открывает дверь и поспешно выходит.
Я догоняю ее, чтобы прервать этот побег.
Она останавливается и со вздохом поворачивается ко мне.
— Я уже знаю, что ты собираешься сказать.
Это влечение, которое я испытываю, совершенно неуместно. У нас было соглашение. Я спустил все на тормозах, когда умерла ее мать и она приехала домой на похороны — в глубине души я чувствовал себя чудовищем из-за того, что заставил ее уехать, но она шантажировала меня, и мы заключили сделку. Люди должны выполнять свои обещания.
— Я хочу, чтобы ты уехала, Фэй. Как я уже говорил, если ты забыла, ты меня шантажировала. Я не знаю, что происходило в твоей жизни, точно так же, как ты не знаешь, что происходило в моей. Но я не хочу, чтобы твое безумие приближалось к людям, которые мне дороги.
Я наблюдаю за тем, как она пытается противостоять тому, что я говорю. Ее глаза ищут мои, но, прежде чем она успевает ответить, ее внимание привлекает что-то за моей спиной. Я поворачиваюсь и вижу Гриза, который сидит в своем гольф-каре и разговаривает с ее сестрой.
Привязанность между моим дедушкой и Мэгги не осталась незамеченной — между ними сразу возникло товарищество. И оно сохранилось даже после смерти мамы Мэгги и Фэй.
— Фэй Кэллоуэй вернулась в Фиаско? — кричит Гриз из своего гольф-кара, прерывая свой разговор.
Она улыбается старику и подходит к нему.
— Гриз, как поживаешь? — Она говорит это с гораздо большей теплотой, чем мне.
Он заключает ее в объятия, а затем поднимает руку, чтобы покружить ее в истинно гризовской манере. Когда она заканчивает кружиться, он говорит:
— Ты похожа на Шелби.
Я наблюдаю за тем, какое впечатление производит на нее этот комплимент. Ее плечи расслабляются, и она легко улыбается; как будто ей нужно было услышать что-то доброе от кого-то знакомого. И я не знаю, почему это заставляет меня чувствовать себя дерьмово.
Гриз смотрит на меня.
— И судя по выражению его лица, похоже, что ты, как и она, берешь крепости штурмом.
Глава 9
Фэй
Отношения между моей сестрой и мужчинами семьи Фоксов в лучшем случае вызывают любопытство. Если я слишком сосредоточусь на этом, то начну испытывать тревогу. Они не из тех семей, в которые просто попасть. Они — королевские особы Кентукки. Бизнесмены, занимающие высокое положение на одном из самых прибыльных рынков в США. Они должны быть просто знакомы, связаны только тем, что живут в одном городе и являются соседями. Фоксы присутствовали на похоронах моей матери, впрочем, как и большая часть города. Я почти не помню людей, с которыми разговаривала в тот день.
Наблюдая за тем, как Гриз переворачивает руки Мэгги, с нежностью осматривая ее синяки, я задаюсь вопросом: почему его это волнует? Он сжимает ее руку и шепчет что-то, что заставляет ее опустить глаза к земле и выглядеть виноватой. Это не просто разговор, это выглядит по-семейному. А мы никогда не были частью их семьи, пока я была рядом.
— Фэй, — окликает меня Гриз, поднимая глаза. — Я хочу, чтобы вы с Мэгги пришли сегодня на ужин. Мне нужно услышать, чем ты занималась все эти годы.
— Гриз, это очень мило с твоей стороны, но у меня есть планы на вечер.
Его усы подрагивают, возможно, это его подобие улыбки.
— Хорошо. Тогда как-нибудь в ближайшее время? — говорит он, подмигивая.
Линкольн вклинивается:
— Фэй как раз говорила мне, что собирается скоро уехать.
Я прочищаю горло, с трудом удерживаясь от того, чтобы не закатить глаза.
— Должно быть, ты меня неправильно понял, Фокс. Я работаю в «Midnight Proof» как минимум до конца января. — Я подчёркиваю это язвительной улыбкой. — Я пробуду здесь еще некоторое время.
Гриз бросает взгляд на Линкольна, а затем на Мэгги. Напряжение, повисшее между нами, кажется слишком многослойным, и я не понимаю, как от него избавиться.
— Полагаю, вы здесь не для того, чтобы проводить дегустацию?
Линкольн качает головой и спрашивает:
— Эйс в своем кабинете?
— В гостиной, — отвечает Гриз, кивая в сторону двери. Я не особо следила за тем, что происходит, но уверена, стоит мне копнуть чуть глубже и станет ясно — даже если Гриз не участвует в управлении «Фокс Бурбон», он всё равно в курсе всего, что творится здесь. Старик сжимает плечо Линкольна.