— Я так не думаю, — бурчит она.
У меня во рту скапливается слюна, а желудок предательски урчит от одного только запаха этого завтрака. Проведя ночь в дороге, я съела только пакетик миндаля, и с тех пор больше ничего. Я от природы склонна к полноте, но придерживаюсь диеты и ем каждые три часа, что помогает мне контролировать свои изгибы. Побаловать себя — это одно, а вот забыть поесть — это для меня совершенно не свойственно.
Я не собираюсь спорить с ней здесь.
— Увидимся дома, Мэгги, — говорю я, отталкиваясь от стойки. Я намеренно не встречаюсь глазами ни с кем, особенно с двумя влиятельными мужчинами в угловой кабинке. Когда я ухожу, в моем кармане вибрирует телефон.
— Твоя комната переделана в спортзал, — бросает Мэгги через плечо. Она такая сволочь.
Я не обращаю внимания на головы, поворачивающиеся в мою сторону, игнорирую то, что мне здесь не рады, и достаю телефон.
Блэкстоун: Рози Голд, похоже, я увижу тебя в «Midnight Proof» в эти выходные. Как насчет того, чтобы немного помочь мне продержаться...
Глава 4
Линкольн
— Немногие считают фракции8 и химию сексуальными, но то, что оказывается в этих бочках, не зря называется «сердцем». Это то, что мы получаем дистилляцией вот этого огромного контейнера с суслом и дрожжами. — Я указываю в сторону помещения, из которого мы только что вышли. Черт, я чувствую возбуждение от одного только разговора об этом дерьме.
Фотограф улыбается мне, и по одному взгляду я понимаю, что безраздельно завладел ее вниманием. И это не имеет никакого отношения к изготовлению бурбона. Но когда я снова перевожу взгляд на ее коллегу, кислое выражение лица репортера «The New York Times» заставляет меня насторожиться.
— Мистер Фокс, это все очень увлекательно...
— Линкольн, — перебиваю я и кладу руку на грудь.
Его рот сжимается в тонкую линию, как будто ему не интересны личные истории о том, как мы создаем наш бренд.
— Линкольн. Я наслышан о научных принципах, лежащих в основе производства бурбона. Математика, процентное соотношение кукурузы и пшеницы или чего-то еще, что делает сусло уникальным. Ты не расскажешь мне ничего нового, чего бы я уже не слышал от других мастеров-дистилляторов или не нашел в Интернете. — Выключив телефон, который он использовал в качестве диктофона, он убирает его в карман. — Это материал о винокурнях, появляющихся по всему Восточному побережью, и, если говорить начистоту, моя точка зрения заключается в том, что отличный бурбон не обязательно производить именно в Кентукки.
Я делаю неглубокий вдох, потому что теперь мне хочется ударить этого парня по лицу. Это такой же высокомерный поступок, как и его слова. Я бросаю взгляд на своего старшего брата, который стоит чуть в стороне. Есть много причин, по которым «The New York Times» может что-то разнюхивать в Фиаско — мы, как известно, притягиваем неприятности. Но сегодня речь идет о том, что моя семья делала на протяжении десятилетий — о бурбоне. И в частности, как Фокс Бурбон производит его лучше всех. О той секретной составляющей, которая делает его отличным от других. И эта составляющая — моя семья. Это наше наследие.
Я отвечаю ему:
— Вы правы, отличный бурбон можно сделать в любой точке США, как и отличную пиццу. Или бейглы, если уж на то пошло.
Судя по тому, как он морщит лоб, мне кажется, он прекрасно понимает, к чему я клоню. Но я хочу доказать свою точку зрения, поэтому продолжаю.
— Если вы выросли на Тихоокеанском Северо-Западе или в горах Колорадо, вы наверняка сможете назвать пиццерии, где готовят лучшую пиццу. Вы будете сравнивать те места, где вы ее пробовали. — Я поднимаю палец и покачиваю им. — Но тут есть оговорка. Нью-Йорк и Нью-Хейвен, черт возьми, даже Бостон изменят ваше представление о том, что вы считаете отличной пиццей. Это касается и бейглов, которые чего-то стоят. Нужно попробовать лучшее, чтобы иметь эталон, с которым можно сравнивать. Может быть, вы человек, который хочет похвастаться успехами своего города или ресторана, но если будете честны с собой, то вы знаете, какая пицца, приготовленная на дровах или вручную, является лучшей, — я наклоняю голову к репортеру, затем к фотографу, — та, откуда вы родом.
Я прохожу дальше вдоль ряда бочек для выдержки и беру длинный медный валинч9. Опустив его в открытую бочку, я достаю порцию, чтобы попробовать.
— Прямо как наш бурбон. — Я передаю два бокала, каждый с небольшой пробой, репортеру и фотографу. Поднося свой бокал к свету, я восхищаюсь более глубокими тонами этого специального резерва. Когда они пришли, я заметил, что у него была горсть золотистых карамельных оберток, которые он выбросил в мусорное ведро, и подумал, что, возможно, он предпочтет более легкое сладкое послевкусие двух бочек. Я не буду снисходительным и не скажу ему, чтобы он дал напитку обволочь язык, прежде чем проглотить, но если он это сделает, то вкус будет таким же насыщенным, как у карамели, из которой сделаны его конфеты.
— Дело в воде. И, что еще важнее, химический процесс, происходящий с бурбоном в бочках Кентукки, делает бурбон кентуккийского производства лучшим.
— Не только «Фокс Бурбон»?
Мне нравится отвечать на этот вопрос. Я улыбаюсь ему.
— У всех разные вкусы. Большинство людей, попробовав наш бурбон, захотят еще. Чтобы лучше распробовать и ощутить многогранность. — Я отпиваю глоток из своего бокала и мгновение смакую его. Мы делаем отличный, мать его, бурбон. Я это знаю, и он это знает, но я могу быть прагматиком. — В бурбоне много старой крови — неподалеку отсюда есть множество брендов, которые любят говорить о том, что они были здесь задолго до «Фокс Бурбон». Но они придерживаются традиций и с трудом приспосабливаются к новым потребителям и вкусам. — Я бросаю взгляд на Эйса, потому что он, как и те старые бренды, любит перестраховываться. Но мы настолько хороши, насколько хорош следующий этап развития нашего бренда. Когда я снова смотрю на Мюррея, я убеждаюсь, что он внимательно слушает и сможет запомнить мой ответ, поскольку я отвечаю на его вопрос прямо. — Но мы выросли, эволюционировали, и все равно «Фокс Бурбон» остается лучшим.
Я подмигиваю фотографу, когда она отвлекается от съемки.
— В Кентукки, — уточняет он, снова доставая из кармана телефон и начиная что-то печатать.
— В Кентукки делают лучший бурбон. А «Фокс» — лучший в Кентукки, — многозначительно говорю я как раз в тот момент, когда фотограф снимает меня.
Я снова бросаю взгляд на Эйса. Веселье, которое он пытается сдержать, заставляет меня ухмыльнуться. Он беспокоился о том, как пройдет это интервью, но старший брат иногда забывает, что я могу с этим справиться. Возможно, у меня не такой подход к бизнесу, как у него, но у нас одни и те же цели: защитить семью и развить бренд. Именно в таком порядке.
— Не возражаете, если мы сделаем несколько фотографий этого места? — спрашивает репортер, все еще набирая текст на своем телефоне.
— Вовсе нет. — Мой взгляд устремляется к фотографу, ее длинные темные волосы перекинуты через одно плечо, сумка с фотоаппаратом висит на другом. Я наблюдаю, как она прислоняется к стене, меняя положение, чтобы получить нужный кадр. Она изучает экран фотоаппарата после нескольких щелчков затвора, и я отмечаю, с какой сексуальной уверенностью она перемещается по помещению.
Я достаточно самонадеян, чтобы понимать, что если заговорю с ней и поинтересуюсь деталями ее профессии, то без труда договорюсь выпить сегодня вечером. Привлечь внимание женщины никогда не было для меня проблемой. Обычно проблема в том, чтобы удержать мое. Я провожу бессмысленные моменты с незнакомками в поисках удовольствия, одновременно пытаясь отыскать в себе кого-то, кроме отца. Или мужа. Или вдовца.
— А в окрестностях Фиаско продается какой-нибудь другой бурбон, кроме «Фокс»?
Я улыбаюсь тому, как тихо она задает мне этот вопрос, подходя ближе. Ее камера щелкает, фокусируясь на бочках с бурбоном, сложенных вдоль задней стены помещения.