– Ничего не меняется в этом мире, – усмехнулся Андрей, когда юный кавалер галантно вернул Айшу под табличку «Выпускники 25 лет спустя». – Тебя вечно крадут на танец у меня из-под носа.
– Молодые наступают Фонпанбеку на пятки? – расхохоталась подскочившая Ольга. Прислонившийся к колонне Сашка Яремчук восхищенно ловил каждое ее слово.
После танцев все переместились в актовый зал.
– Тогда он казался просторнее, не находишь? – шепнул Андрей Айше, усаживаясь от нее по правую руку. Слева расположилась Оля. Вера Алексеевна предупредила, что дети очень старались при подготовке концерта, поэтому зрителям лучше не скупиться на аплодисменты и крики «Браво!». Жаль, на последнем ряду отсутствовали шумные капэашники, которые давно разлетелись по городам и странам. Уж они-то устроили бы неподражаемые овации.
Айша была почти счастлива. Жанатас, школа, друзья детства, даже шумная Вера Алексеевна – все родное и неотделимое, несмотря на годы, испарившиеся, как капли летнего дождя на раскаленном асфальте. Но…
«Я убил двух человек». Она повернулась к Андрею. Тот по-мальчишески радовался происходящему – сложил кисти лодочкой, прокричал что-то, подбадривая детей на сцене, и откинулся на спинку кресла. Но довольное выражение лица тут же сменилось задумчивым, когда он поймал взгляд Айши.
Саженцы, которые презентовал школе один из выпускников, дождались своего часа, но выскочившая на улицу учительница биологии запротестовала, утверждая, что время для посадки неподходящее. Все вздохнули с облегчением – копаться в земле никто не жаждал. Уже накрытый в кафе стол призывал кутить на полную катушку.
Родной городок умел магически возвращать в юность – все снова стали Оксанками и Айгульками, Димками и Ерла́шками. Отбросив начальственные отчества, трясли животами и химическими завивками под нестареющий «Ласковый май». Уединиться в этой вакханалии было невозможно, все общались со всеми, чтобы вобрать больше впечатлений до следующей, «дай бог дожить!», встречи. То и дело вспоминали тех, кто приехать не смог.
– А Жанарка Даулетова?
– Отхватила себе иностранца, теперь живет в Норвегии, представляете? Трое сыновей! Она есть в «Одноклассниках».
– Вы слышали, Тамарка Каримова замужем за братишкой Юрковского?
– Да вы что! Андрюха, как она? Нарожала тебе племянников?
– У нее все хорошо. Две дочери…
– Кто кого еще видел? Расскажите!
– Эх, а какие девчонки были в 11-м «А»! Почему никто из них не приехал?
Диджей, мальчишка лет шестнадцати, – тоже чей-то родственник – моментально сориентировался и включил песню Жени Белоусова. Все побросали разговоры и принялись хором подпевать:
Он не любит тебя нисколечко,
У него таких сколько хочешь.
Отчего же ты твердишь, девчоночка:
«Он хороший, он хороший».
Андрей пригласил наконец Айшу на танец.
– Я приехал на рассвете, зашел к Яремчуку. Постучал к тебе, но спящий там демон меня прогнал.
– Это был ты? – засмеялась Айша. – Так вот что мне пытался сказать Сашка в автобусе!
– Да, все спали вповалку, поэтому я отправился гулять. Соскучился.
«И по городу, и по тебе». Несказанная фраза провальсировала рядом и растворилась, оставив мимолетное, давно забытое чувство покоя. Как отсвет того самого, с ночного стадиона двадцать пять лет назад.
Тончайшие белые занавески, служившие невесомыми стенами в летнем кафе, раздувались величавыми парусами и медленно опадали в такт музыке.
– Что же с тобой случилось? – Айша произнесла мучивший ее вопрос, ответ на который и хотела, и боялась услышать.
Перекрывая музыку и звон бокалов, в кафе с ревом ворвался опоздавший Куба. Он протаранил толпу и сграбастал Андрея в медвежьи объятия. Айше пришлось отступить перед натиском старой дружбы.
– Ох и зажигали они, помнишь? – рядом возникла Ольга с хрупкой сигаретой, источающей сложный нездешний аромат. – А Фонпанбек здорово сдал, согласна?
Она поискала глазами на столе пепельницу, не нашла. Не церемонясь, воткнула окурок в салатник с подсохшим оливье.
– Женись он тогда на мне, все сложилось бы по-другому…
Айша открыла было рот, но разговор прервал Яремчук, принесший бутылку шампанского:
– Девчонки, давайте выпьем за встречу!
– Не пью, – отрезала Ольга. – И тебе не советую.
В этот момент кто-то присвистнул. В кафе вошла совсем юная девушка ослепительной красоты. В жанатасских степях таилось много полезных ископаемых, даже золото, но такие алмазы не водились. Блестящая копна темных волос, короткое разлетающееся платьице с цветочным принтом и безукоризненные ножки в золотистых туфлях на шпильке. Казалось, даже ветер очарованно притих, оставив в покое занавески. Беспечно размахивая сумочкой, нимфа направилась к застывшей компании.
– Мама, я чуть ноги не переломала, пока дошла. Ну и дороги здесь!
– Ты в таком виде одна шла по городу?
– Нет, дядя Петя меня проводил.
– Слава богу! – Ольга закатила глаза и вполголоса пояснила Айше: – У Захаровых оставила ее отсыпаться.
Она оглядела замерших одноклассников, наслаждаясь произведенным эффектом:
– Всем старым ловеласам подобрать челюсти, прошу любить и жаловать – моя дочь Евгения! Приехала на мамину родину.
Когда утихли восторженные крики, ребенка усадили за стол, вручили тарелку плова и баурсак.
– Про Эдика не хочешь спросить? Захаровы подробно о нем рассказали, – Ольга лукаво смотрела на Айшу.
Та отмахнулась:
– Неинтересно.
Оля обратилась к Сашке, который подливал Женьке лимонад.
– Красота у меня получилась?
– Совсем как ты в молодости, – с жаром выпалил тот и тут же стушевался от своего кургузого комплимента.
Оля приподняла бровь:
– А сейчас я уже не та?
– Ты стала еще прекраснее. – Сашка попытался исправить положение, окончательно запутался и взмолился: – Пойдем лучше танцевать!
Айша вышла из кафе, присела на лавочку. Суетный день клонился к завершению. Приближалось лучшее время майского дня – фиолетовые сумерки, щедро прогретые солнцем. Вдалеке звонко кричали играющие дети. Видимо, жанатасские родители знали секрет, как заставить их выйти гулять, или просто пожирающие время гаджеты не добрались сюда, заплутав в степи.
К большому счастью, городок смог устоять, стряхнув с себя наваждение девяностых. Сменив несколько хозяев, градообразующее предприятие перешло в руки крупной компании. Снова появилась работа. В магазинах исчезли толстенные тетрадки, куда записывали фамилии всех берущих в долг. От снесенных микрорайонов остались пустыри-шрамы, но уцелевшие дома уже сияли свежей облицовкой с пестрым орнаментом. Тут и там красовались клумбы с неприхотливыми цветами, способными выдержать беспощадное солнце. Люди продолжали жить, рожать детей, сажать деревья. Город, как человек после затяжной опасной болезни, выстоял и теперь понемногу приходил в себя.