Через некоторое время мама снова влюбилась. Как весна, нежно, но властно, заполняет мир после невыносимо долгой зимы, так и новое чувство наполнило маму, озаряя каждый жест, каждое слово каким-то удивительным светом. Она вышла замуж, когда Айша уже училась в первом классе. Соседки на лавочке судачили, не особенно понижая голос, что везет некоторым – урвала хитрая татарка красавца, да еще и повесила на него двоих чужих детей.
Дядя Рашид при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж счастливым билетом. К падчерицам относился равнодушно, гораздо больше любил гульбища с приятелями. И животных, поэтому в квартире невзначай появлялись разномастные приблудыши, которых мама не успевала пристраивать в добрые руки. Однажды на пару недель поселился ежик, жутковато шуршащий по ночам. Но когда в трехлитровой банке отчим принес скорпионов, мама взбунтовалась, так что эти погостевали недолго, всего пару дней.
Частенько Айша, возвращаясь из школы, смотрела на свои окна и гадала, что ее там ждет. Снова друзья дяди Рашида сидят в тесной кухне? На самодельных скамейках помещалось сразу по пять человек, всего-то надо притащить пару досок и положить на табуреты. На столе – внушительная сковорода жареной картошки с луком. Гвалт и хохот, бренчание гитары. Вокруг плафона струится сизый дым, на балконе скулит очередной щенок. Или дома все-таки мамочка, значит, тихо и спокойно, и уже в подъезде встретит чесночно-мясной запах котлеток, а не дурацких сигарет.
Если дома дядя Рашид с компанией, значит, маму опять задержали в столовой, а сестренка у няньки-старушки, что живет в соседнем подъезде. В кухню протиснуться не получится, а если и повезет, то вряд ли там найдется еда, разве что соскрести со дна сковороды остатки подгоревшей картошки. Следовательно, назвать дядю Рашида большой удачей язык не поворачивался.
Мама выставила его вон, когда Назик подхватила лишай. Любителю живности и гулянок рекомендовали найти бродячий цирк и устроиться туда на работу – хоть дрессировщиком, хоть клоуном.
– Зоопарк в квартире устроил, иначе не назовешь, – жаловалась мама соседке тете Марине, которая пришла за солью и осталась на чашку чая.
Айша крутилась рядом и тотчас представила, где и как разместились бы животные. На балконе можно держать крохотную лошадку, по утрам расчесывать ей гриву и кормить морковкой. А в ванной – крокодила, только маленького и беззубого, а то покусает. Даже скорпионам нашлось бы местечко. Если за ними следить, то пусть живут. Главное, чтобы не уползли. Иначе придет кирдык, так объяснял дядя Рашид.
– Это же весело, мамочка! В городе нет зоопарка, а у нас будет!
– Так, сколько раз я просила не встревать во взрослые разговоры?
– Коммунистическая партия не позволяет ущемлять детей.
Соседка поперхнулась чаем и закашлялась. Мама развернула Айшу за плечи и вытолкнула из кухни.
– Через пять минут приду проверить уроки. Если они не сделаны…
– Наступит кирдык!
Тетя Марина странно хрюкнула и уткнулась лицом в рукав. Стоя за закрытой дверью, Айша слышала, как мама шептала сдавленным голосом:
– Газету «Правда» читает, представляешь? Расстелет на паласе и ползает по ней. Оттуда цитаты.
После ухода дяди Рашида зажили спокойно, даже в какой-то мере скучно: ни патлатых хриплоголосых гитаристов, ни шлепающих ночами по коридору ежиков, ни синеватой дымки, обнимающей плафон. Теперь по дороге из школы можно было не гадать, что ждет дома.
Мама все так же работала поваром: крахмалила халаты и колпаки, рисовала на глазах длиннющие стрелки и уходила в столовую. Замуж она больше не вышла, так что жил цветник сам по себе, неприхотливой клумбой на степных землях. Со временем образ незадачливого любителя животных в памяти потускнел. Айша повесила в комнате папин портрет в рамочке и по вечерам пересказывала Назику факты его биографии, добавляя с каждым разом все больше красок.
Оранжевый томик Ахматовой она доставала, когда сестренка засыпала. Книга распахивалась сама на определенном стихотворении, выдавая, что оно любимое.
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Безысходность. Какое страшное слово. Вот что чувствовала мама тогда, у гроба, а в ее животе, ничего не подозревая, бултыхалась Назик.
– Я жила как за каменной стеной, – рассказывала мама. – Не знала даже, где платить за квартиру. Навести уют, приготовить вкусный ужин, ждать мужа с работы – так безоблачно протекала семейная жизнь. Когда он погиб, я решила, что мои девочки ни в чем не будут нуждаться.
В самом дальнем уголке сердца Айша хранила малюсенькую тайну. О ней не знал никто. Как и почему возникла теория, что папа жив, она не помнила. Книги ли тому виной, бурная ли фантазия – не имело значения. Главное, что жизнь подсвечивалась теплым секретным огоньком, поэтому Айша не собиралась с этой мыслью расставаться.
Папа не умер, просто уехал. Пусть даже бросил, значит, имелись на то причины. Зато он где-то жив и здоров, наверняка завел семью. Ходит по земле, улыбается и вспоминает свой цветник. Могила на кладбище с безучастным мраморным памятником? Да взрослые на многое способны, в детективах и не такое творят, чтобы замести следы. С этими размышлениями становилось легко. Он есть, не здесь, но где-то – абсолютно точно. И может, когда-нибудь они встретятся, наступит такой момент. Айша ни словечка не скажет ему в упрек, только обнимет или возьмет за руку и будет держать долго-долго. Ей никогда не приходило в голову ластиться к дяде Рашиду. Зачем, если есть свой папа?
«У Ахматовой татарская фамилия, и у меня от мамы татарская кровь. Вот почему эти строки так ложатся на сердце», – думала Айша, разглядывая строгий профиль на черно-белом рисунке потертого томика. Благодаря Анне Андреевне и она начала писать стихи в толстую коричневую тетрадь. В школе одно время стали модными анкеты, самый жгучий интерес вызывал ответ на вопрос «Кто тебе нравится?». Все целомудренно писали инициалы, будто так сложно было угадать, кто за ними скрывался. Находились и отважные, которые в открытую писали имя и фамилию, как бы сразу заявляя миру: «Вот кто моя симпатия! Мне скрывать нечего!» Год, два, и на смену анкетам пришло увлечение стихами. Тетрадки с поэзией разрисовывали сердечками и цветами, обклеивали вырезками из открыток, показывали другу другу. Айша свою скромную тетрадь не давала никому, только Ольге. Та со свойственной ей горячностью хвалила так бурно, словно лучше стихов никогда и не встречала.
Айша откладывала томик Ахматовой и доставала коричневую тетрадку. «У меня тоже будет муж каменной стеной, как папа. И никогда-никогда никакой безысходности!» Только стихи почему-то чаще всего выходили грустные.