ВТОРОЙ РАКУРС – и опять вопрос: «А тут у него получится освободиться?» Все меняется в этой точке: это выкручивание раба в разные стороны дает понимание, что шансы появились, теперь они примерно 50 на 50. Он с одинаковой вероятностью может упасть и больше никогда не подняться, а может вывернуться и выкрутиться. И эта неопределенность держит нас в напряжении. Очень сложно уйти от скульптуры в этот момент и больше никогда не подходить к ней. Нам нужно узнать, чем разрешится этот внутренний конфликт.
ТРЕТИЙ РАКУРС – и финальный вопрос: «И все же, раб сможет освободиться?» Ответ практически сразу слетает с губ: «Да, у него получится». Сильное напряжение в согнутой ноге, прямые скулы и волевой подбородок, острый нос и взгляд, устремленный вверх. Еще один последний рывок – и у раба точно получится стать свободным.
Я остановилась как вкопанная. Развитие сюжета в скульптуре? Такого я никак не могла ожидать. Всего один персонаж, вырезанный из мрамора, превратился в рассказ о судьбе человека. С каждого ракурса я как будто читала новую главу в этом рассказе. Я смотрела на раба и не могла поверить: это правда, это возможно? Это не фильм или комикс. Это даже не картина, черт возьми! Это кусок мрамора, который как будто ожил и рассказывает мне историю. Во время таких инсайтов мне обычно хочется бегать по залу, размахивать руками и кричать: «ВЫ ЭТО ВИДИТЕ? ЭТО ГЕНИАЛЬНО!!!»
Но чаще всего я осматриваюсь и понимаю: нет, этого никто не видит. Не потому, что не хочет или смотреть на самом деле не на что, а потому, что практически никто не знает – на что смотреть. Когда довольствуешься сухим описанием из аудиогидов и с сайта музея, вполне естественно пройти мимо и решить: это искусство слишком устарело, без исторического контекста оно не может быть интересно. Но ведь идея свободы и внутреннего освобождения – одна из важнейших для людей во все времена. Такое количество аллегорий и личных сопоставлений возникает в голове, когда начинаешь размышлять об этом! Тогда в Лувре я подумала: наверное, я никогда не видела более актуальной скульптуры, чем «Восставший раб» Микеланджело.
Каждое посещение музея может содержать в себе исследовательские приключения и чистое удовольствие. Но намного важнее вопросы, которые мы можем сформулировать к искусству вообще и к художнику в частности. Стоит только спросить себя в начале: чего хочется получить от этого посещения? Подумать или просто погулять? И уже тогда есть смысл заходить в музей спокойно, не гнаться за чем-то, не стараться быть максимально эффективными. Настроиться на то, что это – только поход в музей. Без настоятельных рекомендаций и пояснений от кого-то со стороны. И настроение, выводы, осознания, гипотезы, решения в ходе этого похода будут только вашими.
Эжен Делакруа. Свобода, ведущая народ, 1830. Лувр, Париж
Художники vs искусствоведы
Я люблю сравнивать искусствоведов и художников с психиатрами и сумасшедшими, соответственно. Художник создает картины или скульптуры просто потому, что не может этого не делать, потому что у него есть высочайшая потребность таким образом выразиться. Художник, как одержимый, не может просто взять и изменить свою природу. Это его путь существования. А искусствовед, подобно психиатру, исследует художника и его творчество. Разница только в том, что отсутствует прямая задача кого-либо вылечить.
Каждый раз, посещая выставку, мы становимся свидетелями профессионального взаимодействия художников и искусствоведов. Художники предлагают нам свое искусство, а искусствоведы объясняют его для нас. Этот процесс так отлажен и организован, что порой кажется: художники и искусствоведы замкнуты друг на друге, существуют в какой-то закрытой тусовке, куда обычного зрителя и не звали. Несмотря на то, что билет на выставку нам уже продали, все равно кажется: чтобы иметь возможность присоединиться к разговору, нужно еще пройти некое испытание на искусствоведческую эрудированность или вовсе предъявить доказательства соответствующего образования.
Куда деваться нам, зрителям? В своих суждениях об искусстве мы часто стараемся равняться на искусствоведов – историков искусств. Они по своей профессиональной миссии призваны исследовать не только произведения, но и истории вокруг них. Для исследователей крайне важно знать и понимать исторический контекст. Они, как детективы, пытаются отыскать любые личные сведения о художнике. Изучают его окружение, чтобы понять, какими узами художник был связан с обществом. Стремятся выяснить, кто был его учителем, через чье творчество исследуемый художник пришел к собственному искусству.
Почему мы доверяем готовым ответам искусствоведов? Просто потому, что историк искусства может идти к этим ответам долгие годы, а мы хотим знать «правильное» суждение прямо сейчас, не тратя время на размышления. И искусствоведы исполняют наше желание, оказывая тем самым медвежью услугу. В своей непревзойденной манере, сложным высокопарным языком – профессиональным арт-сленгом, буквально за 10 секунд они мастерски выдают выжимку из самого важного, что мы, по их мнению, должны узнать.
Сандро Ботичелли. Венера и три грации дарят подарки молодой женщине, фрагмент, 1483–1486. Лувр, Париж
Искусствоведы – будто отличники, которые дают нам списать на контрольной работе. Они делятся своими знаниями и выводами, которые, кстати, не всегда бывают верными. А нам остается преисполниться благодарности за то, что не утратили почву под ногами перед шедевром искусства и как будто стали на шаг ближе к тому, что хотел сказать художник… Только вот истинная близость к произведению не определяется знанием исторических фактов.
Задача художника – получить от искусства опыт собственного поиска, развития и впечатлений. И каким бы личным и глубоким этот опыт ни был, каждый художник стремится показать его зрителю. Художник исследует, как на него воздействует искусство, и, соответственно, делает выводы – какое влияние на зрителя он сам сможет оказать своим творчеством. Именно поэтому гениальные произведения искусства влияют на нас совершенно самостоятельно еще долгие века после их создания.
Каждый художник понимает: магия искусства в том, что оно существует только тогда, когда кто-то на него смотрит. Без зрителя, без человека, который стоит у произведения и переживает заложенные в нем смыслы, любая картина, скульптура или инсталляция – это просто испачканные куски холста, камня, дерева, железа или бумаги. Без зрителя никакое искусство не имеет веса или значения.
Художник боится остаться непонятым, и, если честно, для него нет особой разницы, кем именно: искусствоведами или зрителями. Те и другие для него – люди, находящиеся по другую сторону его творчества. Самый большой его страх в том, что проделанная работа останется непринятой и