Райан молчит. Он избегает ее взгляда, с самого пляжа едва ли словом с ней перекинулся. Он будто бы не видит ее за собственным гневом. Если бы только она могла нажать на переключатель и вернуть утреннего Райана, того, чье хорошее настроение лежало между ними теплым солнечным лучом.
Она паркует машину на подъездной дорожке возле облицованного каменной крошкой дуплекса по улице Ботаник-клоуз. Это приземистое строение 1970-х годов постройки с длинным и узким садиком перед домом и неухоженными живыми изгородями. Владелец дома или предыдущий жилец посадил вдоль стены пираканту, и та разрослась и выпустила во все стороны колючки. «Чертов кладбищенский куст», – бросила мама во время своего последнего визита. Теперь хотя бы посаженные Киарой нарциссы оживляют сад, кивая головками на ветру.
Райан выходит из машины раньше, чем она заглушает мотор. Он отстегивает девочек, заводит их в дом. До Киары доносится радостный визг из прихожей.
Она открывает багажник и чувствует головокружение. Опять оно. Она ждет, пока в голове прояснится, потом вынимает сумку, мокрые гидрокостюмы, тяжелые влажные полотенца, пакет с пластмассовыми ведерками и лопатками. Она прикрывает локтем заднюю дверцу и захлопывает ее бедром. В темной прихожей она сваливает все принесенное на линолеум возле напольной вешалки.
Элла кричит: «ПАПОЧКА, ЕЩЕ РАЗ!»
В гостиной Райан по очереди раскачивает дочерей, как маятник, держа за лодыжки. Человек-аттракцион.
Киара заглядывает в комнату.
– Какой у вас тут веселый балаган.
Райан бросает на нее такой взгляд, словно она нечто незначительное, грязь из-под ногтей, а потом снова принимается раскачивать Эллу и Софи.
Они его любят. Он хороший папа. Хороший же?
Под визги восторга Киара закрывает кухонную дверь, достает пачку пасты пенне, открывает банку помидоров в собственном соку, и вскоре на плите уже булькает что-то наподобие соуса. Потом она обнаруживает себя в ванной в резиновых перчатках, со спреем «Флэш» и упаковкой салфеток в руках.
Эта привычка появилась у Киары, когда она была беременна Софи. Тогда она называла ее «гнездованием». Чем-то подобным занимаются многие женщины, когда чувствуют приближение родов. Свежая штукатурка, пылесос, безумная идея покрасить заднюю стену во дворе в цвет «Азорский синий». Только теперь Киара ощущает нечто совсем иное: нависшую угрозу. Уборка, покраска, мелкий ремонт по дому кажутся ей единственными безопасными занятиями.
– Девочки! Ужин готов!
Софи с грохотом заваливается на кухню, стонет от жажды. Элли упорно пытается самостоятельно залезть в свой высокий стульчик, никому не дает помогать. Райан изучает пасту на тарелке, пару раз тыкает в нее вилкой, резко встает.
– Мне нужно пройтись.
Киара на кухне, оттирает соус от подложек со Свинкой Пеппой, когда в прихожей щелкает замок. Она чувствует себя измотанной, истощенной. После ужина рутинные дела: пенная ванна для девочек, чистка зубов, сказка на ночь. После этого она разбирает пляжную сумку, вытряхивает полотенца, в темноте споласкивает под садовым краном маленькие гидрокостюмы. От яркого кухонного освещения болит голова, поэтому она выключает верхний свет и вместо него зажигает лампу на столе. Щиплет в глазах, болит все тело. Наступил тот страшный час, когда дочки уснули, а значит, больше не могут защитить ее своими детскими ссорами и песнями.
Райан заходит в кухню. Кипятит воду, заваривает ромашковый чай только для себя, садится за стол. Киара удаляется к раковине, начинает мыть кастрюли металлической губкой со щедрой порцией «Фейри».
Когда молчание становится совсем невыносимым, она спускает воду, вытирает руки о футболку и поворачивается к мужу.
– Так куда ты уходил? – спрашивает она как можно более беспечным тоном.
– Гулял. Почувствовал, что мне нужно больше пространства. – Он складывает пальцы в замок и поднимает на нее взгляд. – Я сегодня испытал такое унижение. А ведь всего лишь хотел искупаться с собственными детьми, как любой нормальный отец.
– Но мы же искупались! Какое-то время побыли в воде.
– Я тебя умоляю, – фыркает он. – В воде мы были максимум две минуты, а потом ты настояла на том, чтобы мы вышли на берег. Ты вечно пытаешься меня контролировать. Прямо как твоя несчастная мать. Хлебом не корми, дай все за всех решить.
– Послушай, Райан, так нечестно. Я же просто… И не впутывай мою маму, пожалуйста. Знаю, ты ее терпеть не можешь, но…
– Ты что, шутишь, что ли? Да я про твою маму дурного слова за всю жизнь не сказал. Короче, – в его взгляде теперь сквозит ненависть, – где деньги, которые я давал тебе на гидрокостюмы? И сдача с покупок на прошлой неделе?
Она уже не находит слов.
И снова это чувство, голова идет кругом. Словно ей больше нигде нет места. Киара хватается за воспоминания, но те ускользают, стоит их нащупать. Когда мама в последний раз приезжала из Шеффилда, ей пришлось остановиться в мини-отеле, потому что Райан не пустил ее на порог. Вот бы нажать на кнопку и остановить момент. Или общаться с ним посредством невозмутимых переводчиков, как на конференции ООН. Но это невозможно, поэтому Киара вынуждена прервать разговор, пока дело не зашло слишком далеко. Деньги на гидрокостюмы спрятаны вместе с другими банкнотами, которые мне удалось у тебя стянуть. Заначка на случай побега. Сердце начинает биться сильнее от едва заметного напряжения его скул. Остается мало времени, близится неминуемое.
– Голова болит, Райан. Надо закончить уборку…
– Голова болит? Ха! А как я себя чувствую, об этом ты не подумала? У меня пять лет подряд голова болит от этого бесконечного дерьма. Лживая сука. Завтра же вернешь мне деньги.
Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста.
Что бы она ни сказала, все будет неправильно. Слова бессмысленны. Ей пора перестать полагаться на слова, ну их к черту, нужно чистое действие. Она тянется за тряпкой.
– Какого черта ты собираешься делать?
– Раковину мыть. – У Киары дрожат руки. – Слушай, мне жаль, что я тебя расстроила, я не хотела…
– Ты что, опять шутишь, я не понял? Ничего тебе не жаль. Что с тобой не так? Ты просто сумасшедшая. Неудивительно, что у тебя нет друзей. Я больше не могу, сил нет.
– Райан, прошу, можно мы…
– Я сказал, я не могу тебя больше терпеть.
Он встает, громко чиркает ножками по плитке, а потом отодвигает стул с такой силой, что тот с грохотом опрокидывается назад. Сердце подпрыгивает у Киары в груди.
Он обходит ее, как источник смертельной заразы, швыряет в раковину чашку, отчего у той откалывается ручка, и осколки фарфора остаются в мыльной пене и на Киариных руках. Выходя из кухни, он хлопает дверью так сильно, что лампа падает со стола на пол. Лампочка разбивается, и комната