– Ой… Плохи дела.
– Да.
Он ужасно выглядит. Веки покрасневшие, одет в старую серую куртку от спортивного костюма и заляпанные краской джинсы. Чувство вины включается в ней как рефлекс, но Киара одергивает себя. Он нарочно. Ты же знаешь, он пытается вызвать в тебе угрызения совести. Элла сидит у него на коленях, Софи болтает без умолку.
– Почему бы вам завтра не заехать домой и не посмотреть на Гонщика? – спрашивает Райан. – Ты хотела бы, Соф? Хочешь снова в свой уютный домик?
– Поедем к Гонщику! – кричит Элла, а потом принимается ныть и тереть глаза кулачками.
– Ну все, нам пора, – говорит Киара и начинает ставить тарелки на поднос. – Кое-кто очень устал. Пора баиньки.
– Мамочка, а я вообще-то еще даже не устала, – стонет Софи.
Райан идет вместе с ними через торговый центр, мимо детского, мужского отдела, затем продуктового.
– Я вас подвезу, – говорит он.
– Спасибо, не надо, мы сядем на автобус.
– Автобусом в Тереньюр? Это же целый час. Вы живете в Тереньюре, так? У Тани же дом в том районе?
Киара до сих пор не понимает, почему Райан поверил этой лжи. Она не видела Таню и других подруг из Тринити много лет. Само собой, у нее нет друзей. Как только она съехалась с Райаном, все дружеские связи, которые у нее были, начали постепенно ослабевать. Райан всегда усмехался, говоря о Тане и других ее сокурсницах, мол, хиппи-либерастки. Замечая, что она с кем-то переписывается, улыбается экрану, он мрачнел и застывал в таком состоянии на несколько дней. Даже когда девочки были совсем маленькие и у Киары забот был полон рот, он безостановочно писал ей сообщения. Потоки эсэмэсок наводняли ее дни, пока не утопили голоса друзей и те полностью не стихли.
– Малыш, ну пожалуйста. Я не собираюсь причинять тебе вред. Не глупи, поехали.
– Ботинок!
У самого выхода из магазина Софи останавливается. Левая кроссовка вот-вот слетит с ноги.
Райан вздыхает. Приседает на корточки, чтобы поправить липучку. Его руки становятся более нежными, голос – более мягким, когда он разговаривает с дочерью.
– Пусть папочка понесет.
Он поднимается, сует ланч-бокс Софии себе под мышку. Она не успевает вымолвить ни слова, как Райан берет обеих дочерей за руки и уводит их вперед, на улицу. Девчонки смеются, думают, это такая игра. Киара идет следом, словно зачарованная дудкой Крысолова из детской сказки. Она выходит за ним по пятам из торгового центра, затем поднимается на эскалаторе на парковку, все дальше и дальше, а в голове звучит одно слово: остановись. Поспешая за мужем, она пытается протестовать: «Честно, нас не нужно подвозить», но он не слышит, он не ответит, она попала в ловушку иррациональной логики, как бывает в кошмарах – тело как у робота, голосовые связки перерублены.
Не садись с ним в машину не садись с ним в машину не садись с ним в машину не садись с ним в машину не садись.
– В джипе же нет детских кресел! – говорит она, испытывая облегчение от внезапного осознания.
Райан не поднимает на нее глаза.
– Ничего страшного.
Он пристегивает их ремнями безопасности. Девочки в возбуждении от того, что их усадили так низко.
– Мы как в пещере! – говорит Софи. – И в окошко не выглянуть!
– Мы в берлоге у медведя! – подхватывает Элла.
Киара ныряет на переднее сиденье, под ребрами растекается ужас, и становится тяжело дышать.
Выезжая с парковки, он начинает говорить, не отводя взгляда от дороги:
– То, что ты делаешь, противозаконно. Забрала у меня детей, заставляешь их спать на чужом диване.
Как по щелчку. Смена настроения, как обычно, застает ее врасплох.
– Мы возвращаемся? – спрашивает Софи, тянет шею, выглядывая наружу.
Киара задерживает дыхание, ждет, что дочка вот-вот произнесет слово «гостиница».
– Все говорят, что мне нужно вступить с тобой в войну, – продолжает Райан. – Все в ужасе от твоего поведения. Друзья советуют тащить тебя в суд. Ты не собираешься возвращаться. Куда мне вообще ехать, черт возьми? Я не знаю дороги.
– Налево. Теперь направо… Через мост…
Они едут десять, пятнадцать, двадцать минут, переезжают через реку, мимо собора Христа, мимо собора Святого Патрика, и его голос становится все злее, слова расплющивают ее. Киара старается сосредоточиться на указаниях, как дальше ехать. Нужно уговорить его их высадить где-нибудь, все равно где. Таня когда-то давно и правда жила в Тереньюре, раз Райан помнит, лучше ехать туда. Кто знает, может, она там давно не живет. Сколько лет прошло. А если живет, что тогда? Что она скажет, увидев их на пороге? Как я все это объясню?
– Ты кинула меня. Забрала моих детей. Отшвырнула, как какую-то гниль. Отца своих детей! Своего мужа! А я только и делал, что любил тебя, заботился, всем обеспечивал, но нет, этого же недостаточно.
– Прямо. На следующем повороте налево.
Сама того не осознавая, она повторяет автобусный маршрут, по которому ездила, когда училась в колледже и жила в этом южном пригороде Дублина с несколькими подружками. Да, именно тут жила Таня. Рядом с домом, который Киара снимала на третьем курсе. По этим улицам они навеселе возвращались домой поздно вечером под руку, шагали мимо магазинов, мимо паба «У Брейди» на углу.
– Приехали!
Танин дом – один в ряду двухквартирных домов на этой улице. Белые водосточные трубы. Мокрый сланец. Серая штукатурка с каменной крошкой. Окна – как широко раскрытые глаза.
Райан тормозит. Киара отстегивает ремень безопасности, делает движение в сторону дверцы, но муж хватает ее за руку, наклоняется к ней и говорит едва слышным голосом:
– Ты меня слышишь? Это безумие. Ты же беременна, черт тебя дери. Ты не можешь просто так наплевать на мои отцовские права. Ты собираешься возвращаться или как? Если нет, я буду бороться за полную опеку. Я уже поговорил с адвокатом. Ты ведешь себя… безрассудно. Подвергаешь их опасности. Адвокат сказал, я легко выиграю суд.
Тело Киары скрутило в липкий узел, сердце стучит так сильно, что трудно дышать, трудно сосредоточиться, трудно говорить. Она вся дрожит, и он, разумеется, видит это. Кажется, это называется «температурный удар», когда, например, стекло разогревают до состояния, при котором оно ломается. Она вспоминает один вечер, когда ушла на рождественскую вечеринку. Твой несчастный ребенок орет не переставая. Она открывает дверь, а к ней уже тянутся Эллины ручки. Крошечное тело объято горячей дрожью. Нет, она не может оставлять их в его доме с ночевкой. Не может.
На заднем сиденье Элла жует ушко Прыгуна, а Софи заснула, свесив голову набок и