Все вдруг резко перестали гудеть, прекратили играть в бильярд и жевать выданный им ужин. Теперь всё внимание окружающих приковал пластиковый сосуд. Гюго обхватил крышку, надул щёки и, приложив немного усилий, открыл.
Матвей почувствовал острый запах спирта — и неожиданно всё понял.
— Это… бормотуха Йована? — произнёс он так, будто своими словами боялся распугать всех вокруг. Из груди Нади вырвалось хриплое, надсадное дыхание. Она смотрела на ёмкость как на редчайший артефакт.
— Последняя из его запасов, — он щелкнул пальцем по твёрдому пластику. — Олег Викторович заставил меня припрятать одну, на тот случай, когда вы вернетесь. Мол, отметить ваше возращение. Я, признаться, про неё совсем запамятовал и вспомнил только несколько часов назад. Оно и хорошо, на самом деле, что сейчас только вспомнил, иначе мы с мужиками давно бы её всю выдули. Ну а теперь, когда вы, наконец, вернулись… — Он обратился к кучковавшимся мужикам, вооружённые пустыми кружками, ровно нищие в ожидании подаяния. — Так, ставьте сюда, прямо передо мной! И не налегайте раньше времени! Разом все выпьем.
Отдались глухим звоном кружки. Засморкались носы. Послышался редкий бубнеж. Минута-другая — и два десятка восточников встали в ряд, как солдаты на построении. Гюго взялся за канистру и принялся разливать, чуть расплескав несколько капель.
— Эх, бедняга Йован… — с ноткой грустью заговорил Гюго. — Без него здесь было совсем не то. А помните, мужики, как он всё пёкся о своей столовой? Носился с ней как с невесткой.
— Бар… — послышался новый голос среди собравшихся.
Все как по команде повернулись головы к входу, где стояла Арина.
— Не столовая, а бар, — ответила она вопросительным взором. — Он так звал «Полярный переполох».
Пауза.
— Аринка, пришла наконец! — воскликнул Гюго и широко улыбнулся. — Ну чего стоишь в дверях как не своя? Садись давай! Тебя-то нам и не хватало для полного счёта.
Девушка робкой, неуверенной походкой зашла внутрь и села подле Нади.
— Ну что, наливать тебе? — спросил Гюго, не отрываясь от наполнения кружек. — Или будем подчиняться законам до Вторжения, где распитие алкоголя до восемнадцати строго воспрещается? Хе-хе.
— Мне уже два месяца как восемнадцать, Гюго. — Она хлопнула ладонью по столу. — Да и кому теперь не наплевать на законы до Вторжения?
— Что верно, то верно, — ответил тот.
Матвей почувствовал укол стыда. Как он мог забыть про её день рождения?
— Почему ты нам ничего не сказала? — спросила её Надя.
— Не до этого было… — ответила она, пальцем вырисовывая невидимые круги на столе. — Нам всем.
— Ну, это мы скоро исправим. Но сначала мне нужно кое-что сказать, — произнёс Гюго и поставил канистру на стол. Раздавшийся при этом гулкий звук дал понять: её содержимое уменьшилось как минимум на треть. — Ну чего вы, разбирайте пойло! И разойдитесь немного, дайте место!
Засуетились. Все крепко сжали алюминиевые ручки и прислонились к стене. В стороне остался лишь Тихон — он предпочёл спирту обыкновенную воду.
Гюго чуть приподнял кружку, приложил кулак ко рту, откашлялся и сказал:
— В общем, за тех братьев и сестёр, кому повезло меньше. — Желваки на скулах едва заметно шевелились — казалось, он вот-вот что-то скажет, но не мог собраться с духом.
И тогда в неловкую тишину вклинилась Арина:
— За «Восток». За его второе рождение.
Гюго нервно и быстро закивал.
— Да, хорошо сказано. — Затем он повернулся к остальным и поднял кружку над головой. — За «Восток». За его второе рождение!
И опрокинул кружку. Все как по команде сделали то же самое. Три глотка — и бормотуха Йована обожгла глотку, а после, горячим потоком разлилась внутри, накрывая внутренности тёплым и колючим покрывалом, навевающим воспоминания об улыбчивом здоровяке, готовым всегда поддержать в тяжелую минуту.
Следующий тост посвятили Арине. Девушка отнекивалась, просила не делать этого, но Гюго настоял, заставив каждого выпить за её здоровье. Канистра всё пустела, разговоры оживлялись, и вот воздух кают-компании уже пропитался перегаром.
Вскоре Матвей решил отлучиться по нужде и вышел в коридор.
— Матвей! — раздался громкий шёпот.
Из-за угла выглядывала лохматая голова Дэна.
— Дэн? Ты чего там делаешь?
— Ты один?
— Чего?
— Ты один, я спрашиваю⁈
Дэн вытянул шею, пробежался взглядом по коридору.
— Ну да, — ответил Матвей, растерянно разведя руками.
— Поди сюда.
Матвей почувствовал что-то неладное. Он направился к Дэну, чувствуя, как его немного болтает из стороны в сторону.
— Видел Лейгура? — Матвей почему-то сейчас вспомнил об отсутствующем за общим столом исландце.
— Чего? А, ты про Эйгирсона? Да, он там, в медблоке.
— Как Эрик?
— Вроде в норме… не знаю. — Дэн говорил быстро, словно ему выдали ограничение на количество произнесённых слов в сутки. — Слушай, нам надо поговорить. — Взял Матвея за плечи и увел в сторону.
— Поговорить? О чём? — теперь он почувствовал, как язык заплетается. Ох уж это Йованское пойло, будь оно неладно.
— О твоих друзьях, восточниках.
— Я, между прочим, тоже восточник, Дэн…
— Да я не про это! Господи… — Он нервным движением потёр вески. — Приглядись к ним внимательнее, ты ничего не заметил?
Матвей провёл ладонью по волосам, задумался.
— Нет. Вроде ничего такого…
— Они по-твоему похожи на тех, кто месяцами страдал от недоедания?
Матвей отшатнулся от услышанного, как от невидимого толчка. Внутри нарастала злоба.
— Чего?
— Да ты глянь на их рожи! — громко прошептал он. — Выглядят как обыкновенные люди: щеки пухлые, глаза не впалые, цвет кожи нормальный…
Матвей вперил в него взгляд, пытаясь понять — это он так шутит? Но нет, сдвинутые к переносице брови наряду с широко раскрытыми глазам подсказывали, что не вполне серьезен.
— Вот, гляди… — Дэн потянул за подол свитера, приподнял его, обнажив худощавую фигуру с выступающими рёбрами под тонкой, почти прозрачной кожей. — Кормёжка у меня всё это время была раз в сутки. Да и то — жратвой это не назовёшь: ведро с объедками. — Он снова натянул свитер. — А эти… ну ты только посмотри на них!
— Но Гюго же говорил, что с каждой смертью у них становилось больше припасов, — раздражённо ответил Матвей. Ему этот разговор решительно не нравился.
— Хорошо, даже если это правда…
— Это