— Боюсь, вся эта история затянется на долгие часы, Ильдар Маратович. Да и рассказчик из меня никакой. В другой раз.
— Меня ж тогда не было на «Востоке», уезжал к мирнякам. Подробностей я толком не знаю, слышал только, что Матвея нанял прогрессист, и, если вылазка будет удачной, вроде как поклялся передать нам припасы на зиму, я правильно понимаю?
Арина кивнула.
— Ну вот вы здесь, пускай и с опозданием… Вылазка-то эта, по итогу, оказалась удачной? — Его рука легла ей на плечо. — Ты извини, что я так донимаю, но мне знать надо, чего дальше-то делать. Стоит нам ждать помощи от прогрессистов, или начинать предпринимать какие-то действия? Ваших припасов нам недели на две дай бог хватит, а дальше опять голод.
— Все прошло удачно, — сухо отозвалась Арина. — Мы должны были спасти дочь того прогрессиста. Она с нами. Осталось её только доставить до «Прогресса».
— На нее можно рассчитывать?
Прежде чем ответить, Арина задумалась на мгновение.
— Да. Она поможет.
* * *
Матвей не чувствовал ничего: ни горя, ни печали, ни боли, ни счастья, ничего из того, что способен чувствовать обыкновенный человек. Каждой клеточкой его тела овладела тупая апатия, и он, не сопротивляясь, полностью отдался в ее всеобъемлющие объятия.
Все его сознание, вся его, казалось, жизнь, сузилась до крохотного расстояния между ним и видимой лишь ему одной точкой на стене.
Не заметил он, как сзади появилась Маша, коснулась его плеча, и что-то там сказала. Не ощутил ее тепла, когда она уткнулась носом ему в плечо. Не почувствовал прикосновения ее губ, соленых от слез, а касание ее пальцев не вызвали приятных мурашек, как это случалось прежде.
Арина тоже заходила, стояла возле него на коленях, держа за руки. Она сообщила ему, что обо всё позаботилась: выдала Ильдару и остальным восточникам запасы, которых должно хватить до прибытия пополнения с «Прогресса». Матвей промычал ей слова благодарности, да и только. Потом она долго сидела рядом, держа его руку в ладонях, что-то нашептывала ему в ухо… Он уже и не помнил, что именно.
Заходил Тихон с Лейгуром. У парня на голове была повязка. Исландец предложил ему проститься с Дэном и Эриком, прежде чем тех увезут к расщелине вместе с остальными телами и найденными в техпомещении останками других восточников. Матвей ничего не ответил, продолжая уделять внимание исключительно стене напротив.
Состояние это продлилось вплоть до следующего утра, когда в комнату к нему в очередной раз зашла Арина.
— Матвей, мы должны ехать.
Он смолчал.
— Матвей. — Она тряхнула его за плечо и заставила посмотреть на него. Суровые, полные решимостью карие глаза смотрели на него с осуждением. — Ильдар Маратович и остальные рассчитывают на нас. Медлить нельзя.
Только сейчас заметил, что на ней была одета тёплая куртка, а на голове шапка.
— Послушай… — голос её смягчился, — я понимаю, тебе тяжело. Но прямо сейчас мы не имеем права сдаваться. Ради «Востока» надо ехать дальше.
Она взяла его руки, поцеловала в костяшки.
— Мы будем ждать тебя в вездеходе… — Она встала, скрылась из виду, а после, находясь у него за спиной, добавила: — Я буду ждать.
Дверь за ней закрылась, и Матвея коснулся прохладный сквозняк.
Собиратель поднялся с койки, осмотрелся и зацепился взглядом за свое отражение в замызганном зеркале. Добрую минуту смотрел на себя самого, словно загипнотизированный, не думая ни о чём. Потом молча вышел из комнаты и поплелся по коридору, где его встретил Ильдар. Тот пожал ему руку, пожелал удачного пути и скорейшего возращения домой.
Потом он дошел до гаража и встретил у вездехода команду, ее остатки, пять человек, не считая его и малыша Йована. Маша обняла его, поцеловала в губы и сказала, как сильно любит.
— Все будет хорошо, — сказала она так, будто сама в это не верила. Матвей отчетливо это услышал.
Он выдавил из себя улыбку и подошел к вездеходу, к остальным.
— Придется тебе за руль садиться, Матвей. — Лейгур взглядом указал на свою правую ногу с туго перевязанным бинтом.
Матвей понимающе кивнул.
Вскоре все расселись по местам, и ровно в полдень «Марта» уже бороздила ослепительно-белую пустыню из снега.
* * *
Минуло двенадцать часов с тех пор, как они вновь покинули «Восток».
Вся поездка сопровождалась гробовым молчанием, лишь изредка прерываемая плачем малыша. Шмыгали, растирали руками плечи, нагоняя больше тепла — кондиционер едва справлялся с отоплением, — и спали.
Сидевший за рулем Матвей так сильно сосредоточился на дороге, что порой чувствовал, будто и нет никакого вездехода, педалей, приборной панели, пассажиров. Ему чудилось, что он птицей парит над всей этой нескончаемой белой мглой, совершенно один, и почувствовал невероятное облегчение, довольной улыбкой, отразившейся на его лице.
— Матвей. — Лейгур тряхнул его за плечо, вытащив из приятного забытья. — Батарея вот-вот сдохнет, надо новую ставить.
Так произошел их первый привал.
— Как ты? Не устал?
Матвей встрепенулся, неожиданно увидев перед собой Машу с обеспокоенным выражением лица.
Он посмотрел в салон, заметил Лейгура, возящегося с батареями. Странно, ещё мгновение назад исландец сидел рядом здесь.
— Матвей, — вновь Машин голос.
Он обернулся к ней.
— Ты в порядке? — её холодная ладонь коснулась его щеки.
— Сойдёт, — прошептал.
— Вот, держи, я принесла тебе поесть, — она протянула ему засушенный кусок тюленьего мяса.
Матвей помотал головой:
— Я не голоден.
— Ты не ел уже больше суток. Тебе нужно поесть. — Она силой впихнула ему жалкий кусочек в ладонь. — Вот, ешь при мне.
Раздосадованно вздохнул и вцепился зубами в старое мясо. Отгрыз маленькую часть и проглотил кушанье, ничем не отличающееся от комка жеванной бумаги.
— Знаешь, я могу сменить тебя, побыть водителем.
Услышанное еще с бо́льшим трудом заставило его проглотить кусок. Все в салоне оторвались от своих дел, взглянув на Машу.
— Ты умеешь водить вездеход? — послышалось Надино удивление. — Что-то не припомню.
— Э… вроде того!
Матвей уловил странную растерянность, блеснувшую в её глазах.
— Папа учил меня однажды, и я даже очень неплохо справлялась. Правда, было это давно, лет десять назад, но мышечная та память никуда не делась! Мне бы только сесть за руль, и я быстро вспомню, что к чему.
— Чего же ты раньше молчала? — поинтересовалась Надя.
— Говорю