— Пустая затея, дружок! Да, да, пустая! Опасная! Безумная!
Петр Петрович был ошеломлен и словами, и тоном, и цветом глаз, которые утратили свою былую привлекательность.
Муза, видимо, это поняла и, изменив тон, продолжала:
— Пойми, родной, добрый мой человек, что среди моих, да, уверена, и твоих знакомых нет ни одного, кто поддался бездумно автострасти и азарту и не кончил бы свою жизнь плачевно или трагически. Нет, нет и тысячу раз нет!
Петр Петрович быстро отступил. Первое разногласие, и его надо немедля погасить. Но Помадова следует все же выручить, хороший дядька. И тут Муза восстала:
— Не надо, голубчик, забывать старого мудрого правила: кредит портит отношения.
— Помадов честнейший человек. Уверен, что он в ближайшее время найдет выход, не подведет.
— Пусть он лучше найдет его теперь, без нашего участия… Как угодно, дружок, но я протестую. Думаю, что ты из-за прихоти какого-то Помадова меня не станешь огорчать.
Чтобы прекратить спор, Петр Петрович спокойно сказал:
— Хорошо, я подумаю над твоими доводами, хорошо.
Про себя же твердо решил: «В конце концов тут можно малость и покривить душой ради доброго товарищества». Он снимет деньги тайно, их больше чем достаточно.
Возникла трудность: сберкнижка с момента открытия общего счета находится у жены. Выход один: тайком изъять сберкнижку и тайком реализовать задуманное. Конечно, Муза умная женщина и быстро обнаружит проделку, но что делать? Со временем все обойдется.
И вот сберкнижка в руках Петра Петровича. Он нашел ее под большой стопкой белоснежного белья. Но что за чудеса в решете: остаток вклада «пять рублей» и — словно в насмешку — с пятью копейками! Предыдущий остаток — двести тридцать пять рублей пять копеек. Двести тридцать рублей сняты позавчера, уже после разговора о машинах и займе Помадову. Петр Петрович поспешил связаться со сберкассой, попросил справку о движении счета с момента открытия. Оказалось, что деньги снимались за последние три месяца в равных долях еженедельно…
В чем же все-таки дело?! Трудно даже начать разговор об этом «чепе» с Музой. А начать его надо, и безотлагательно, не то с ума сойдешь. И он, не маскируя своей тревоги, вопрос поставил прямо, потребовал исчерпывающих объяснений: для каких целей сняты деньги?!
Муза выслушала мужа внимательно и спокойно. Спокойно ответила и на грозный вопрос:
— Ты только не горячись, милый, все объясню, и ты, надеюсь, поймешь. Только, конечно, не сейчас, мне надо собраться с силами, чтобы убедить тебя: я иначе поступить не могла.
— Но все же?! — продолжал горячиться Петр Петрович. — В общих-то чертах можно? Я не алчный человек, но, пойми, можно подумать…
— Я понимаю, можно подумать. Но я, клянусь, чиста перед тобой. У меня случилось большое несчастье, и мне потребовалась большая сумма денег, очень большая, даже не хватило. Еще раз прошу: дай время, и я отчитаюсь перед тобой до копейки. А там твое право — осудить меня или помиловать.
Так и не узнал Петр Петрович Сизокрылов, что за несчастье постигло Музу, она помешала этому — ушла из дому.
«Милый мои, славный и великодушный Петр Петрович, — писала она в оставленной на столе записке. — Я расстаюсь с тобой, расстаюсь с болью в сердце, боясь за свою судьбу. Да, у меня случилось горе, но рассказать тебе о нем не могу, не хватает сил. И все равно ты не поверишь мне, а если поверишь — не простишь… Искренне говорю: я дрянь, пакость… Нет, нет, я была хорошей и, возможно, буду еще хорошей, но сейчас… так отвратно сложились у меня обстоятельства. Лучшим наказанием для меня будет утрата тебя, мой дорогой, мое неутешное горе, мое тягостное одиночество. Если можешь, дружок, смягчи свой гнев и не всегда думай обо мне худо.
P. S. Я надеюсь, что развод мы оформим упрощенно (через загс) и несколько позже (я дам знать). От права на одну из комнат не отказываюсь. Буду подыскивать обмен. М.».
_____
Петра Петровича оглушила записка. Отупелость мешала понять истинный ее смысл. Одураченный муж не мог до конца убедить себя, что жена преднамеренно пошла на подлость. Что произошло? Так все было хорошо, поэтично. К чему все эти жуткие выкрутасы?!
Некоторое время Петр Петрович, тоскуя и страдая, все еще верил, что Муза связала с ним свою судьбу честно, по любви и что он не навсегда потерял ее. На несчастную, видимо, нагрянула какая-нибудь беда. Зачем же она скрытничала? Общими усилиями и поправили бы дело.
И если ее беда требовала затрат, да разве он пожалел бы денег, на все бы пошел…
_____
Прошло месяца два, Муза не возвращалась и ни единым намеком не напомнила о себе. Это еще больше угнетало Петра Петровича, который строил теперь все более страшные предположения. Склонялся к тому, что на Музу напали грабители, убили ее. Не заявить ли в милицию? Но этого, к сожалению (возможно, и к счастью), не потребовалось: о Музе напомнил следователь прокуратуры Кутузов, пригласив к себе повесткой «в качестве п о т е р п е в ш е г о П. П. Сизокрылова…» Новая загадка, новые мучительные переживания!
_____
У следователя если не все, то многое прояснилось: Петр Петрович оказался очередной жертвой злостной мошенницы, очень натренированной особы, которая, скрыв свою прежнюю судимость за аналогичное преступление, вооружилась фальшивым паспортом и ловко обработала Сизокрылова (он был третьим), потом перекочевала к ворюге, Семену Борисовичу Конькову, начальнику базы «Овощи и фрукты». Коньков только за восемь последних месяцев причинил государству большой материальный ущерб. Когда следователь потребовал от него немедленного возмещения этого ущерба, хищник беспомощно развел руками и стал ныть:
— Денег, гражданин следователь, нету: увела одна особа. Большей частью из-за нее позарился на государственное добро, думал, обойдется, как-нибудь изловчусь и перекрою… Виноват!
Следователь, разумеется, заинтересовался этой особой, — надо спасти деньги. Перед ним Муза Павловна Голубкина, которая поначалу, встав в гордую позу оскорбленной, стала изобличать пожилого сладострастника в грязной клевете. Не отрицала, что знакома с ним, что он усиленно домогался ее интимной близости, не раз и не два пытался сломить ее волю щедрыми дарами, но чтобы она, Муза, брала у него деньги или понуждала к воровству — упаси бог и помилуй — сплошное вранье!
Полетел запрос в сберкассы города. У Конькова было два счета, и оба опустели за один месяц; у Музы один, весьма солидный счет —