Следствием установлена подлинная личность Музы: Марта Марковна Агеева. Она действительно имеет высшее экономическое образование и действительно эрудированна, что облегчало ей преступную игру.
При первом же допросе мошенница-рецидивистка взята была под стражу и заключена в тюрьму.
_____
Народный суд, под председательством А. И. Курского, учитывая особую социальную опасность Агеевой Марты Марковны (она же Муза Голубкина) и исходя из значительного ущерба, причиненного мошенничеством, на основании ст. 147 УК РСФСР прервал брачные хищнические упражнения мошенницы на четыре года (возможно, и навсегда, если осужденная сделает правильные выводы из теперешнего своего положения).
Потерпевшим материальный ущерб возмещен полностью.
_____
Петр Петрович долго был угнетен крушением его запоздалой первой и, как знать, видимо, последней любви. Но он сохранил, пожалуй навсегда, нежное пристрастие к белым рубашкам и темно-синим галстукам. Он с удвоенной энергией погрузился в работу, заработок его по-прежнему был велик, но, как и раньше, деньгами он не обольщался; они как бы сами по себе поступали на открытый счет в новой сберкассе (старая книжка была порвана, от получения присужденной ему суммы как потерпевшему он почему-уклонялся).
Помадов, которому Петр Петрович все же дал в долг необходимую сумму, однажды изрек, как казалось ему, известную истину: «Любовь и коварство — вечные антиподы и неразлучные спутники». Заметив удивление Петра Петровича, доморощенный философ хотел было что-то сказать, но был резко остановлен:
— Предоставьте мне самому разобраться в своей беде. — Поправив осторожно воротник белоснежной, старательно выглаженной рубашки и темно-синий галстук, Петр Петрович добавил: — Свои ошибки мы обязаны исправлять сами, а еще лучше — не допускать их.
«ПОЙМИТЕ МЕНЯ ПРАВИЛЬНО…»
Разбирая очередную почту, Александр Иванович Курский столкнулся с одним из писем «чужого» района, которое вызвало у него особый интерес.
«Уважаемый товарищ судья, честно признаюсь перед Вами: я в большом отчаянии, как бы умышленно не подвела черную черту своему бытию.
Причина — любовь. Я полюбила всей душой. Полюбила впервые. Полюбила… женатого человека. И не просто женатого, а отца двоих детей, малышей, которым нужен отец, его повседневная добрая, заботливая рука. Любовь моя не была безответной. Я вскоре почувствовала взаимность избранника своего сердца. Но тогда же я почувствовала и другое: а ведь моя любовь — не благо, возможно она даже — зло. Вторжение в чужую семью.
Решила поговорить с Володей откровенно, выложить ему все начистоту, будь что будет. Володя выслушал меня внимательно. Потом сказал, что он, Володя, некогда ошибся: не проверил своих чувств, увлечение принял за любовь.
Наше знакомство было случайным, но далеко не обычным. Я тонула в море, судорога жутко свела ногу сразу же, как только я опустилась вглубь и попала в ледяные слои (я любила нырять и пробовать дно моря на недоступных другим глубинах). Сознание пронзила мысль: «Я погибла!» Пытаюсь подняться на поверхность — нет сил. Судорога свела вторую ногу. Кажется, я позвала на помощь, но тяжелая, горько-соленая вода ударила в горло. И больше я ничего не помню…
Очнулась я на берегу. Вокруг люди, люди, стеной. Кто-то кричит: «Она жива, жива!.. Смотрите, глаза открыла, моргает!» Второй голос, очень приятный, напевный: «Вот и отлично!» Тут же выяснилось — это был местный врач Конусов Владимир Анатольевич (сам отрекомендовался), который с большим риском извлек меня «из смертельных объятий моря» (подлинные слова моего спасителя). Он вызвался проводить меня до моего дома отдыха, нам, дескать, по пути (работал в соседнем санатории). По дороге Владимир Анатольевич много шутил, разгоняя мое угнетенное состояние. Прощаясь, взял с меня слово, что я принимаю его предложение быть моим «постоянным добрым гением и на море и на суше» (снова его слова).
Признаюсь, этот человек сразу покорил меня и внешностью, и манерами, и голосом, и шутками, и остроумием, и даже (думаю, вы уже обратили на это внимание) пышностью некоторых своих фраз — все в нем становилось мне близким. Понять тогдашнее мое состояние не так трудно: Владимир вернул мне жизнь, чуть ли не пожертвовав своей!..
Конусов зачастил в наш дом отдыха и вскоре признался, что только из-за меня. Мы стали часто встречаться вне дома, гуляли в парке, у моря, уходили в горы. Отношения у нас складывались, поверьте мне, честнейшие, без единого намека на поспешную близость. Он много рассказывал о себе, о семье, о тоске по настоящей любви, которой, к сожалению, еще не испытал; я говорила о себе, о маме, о наших знакомых, о жизни большого города, пыталась говорить о своих взглядах на любовь и дружбу между мужчинами и женщинами, но у меня, кажется, тут не все ладилось, видимо, сказывался мой «зеленый» возраст (мне было тогда чуть больше двадцати). Володя настойчиво и задушевно повторял, как молитву, чтобы я дала ему вторую жизнь, вторую молодость, настоящую любовь и настоящее счастье. Я молчала, но это молчание было красноречивей заверений; Володя, как он потом признался, был убежден, что «нас разлучит только смерть. Любовь наша, взаимная любовь, безусловно сильнее всего на свете и не отступит даже перед… смертью».
Однажды я подумала: «Пусть будет так! Пора и мне позаботиться о своем личном счастье, о своей семье. Мама, чуткая и умная мама, должна понять, поймет нашу с Володей любовь…»
Разговор с мамой состоялся сразу же после моего возвращения с курорта. Он был весьма осторожным: мы безгранично любили друг друга и боялись ненароком задеть, нарушить нашу любовь. И конечно же, последнее слово всегда было за мамой, во всем, в большом и малом; здесь оно тоже будет за мамой, я не пойду против ее материнской воли, не пойду против того, что впитала с ее молоком. Я была убеждена в одном: если мама поймет, что мы с Володей будем счастливы, то она не станет чинить мне никаких препятствий, никаких! Я должна убедить ее в этом, и тогда все будет в порядке. Объясняю, что произошло на курорте, не скуплюсь на подробности, не утаиваю ни малейших переживаний и тревожных дум, если наша с Володей любовь будет загублена, и он и я — мы не можем жить друг без друга.
Мама задала мне несколько вопросов.
— Как его жена смотрит на разрыв?
— С трудом, но в конце