Ставлю вопрос в упор:
— Это еще что за фокусы и кто тебе их разрешил?
Муж сразу же признался. Нет, не раскаялся, а устало сказал:
— Да, у меня были гости, две женщины. Случайные знакомые, я взял их с улицы, точнее сказать — они меня взяли, пожалели, заметили, что я сильно пьян, и решили оказать услугу. А я, понятно, решил их отблагодарить, выпили, и прочее.
— Может быть, ты скажешь о «прочем»?!
— Могу, могу… Сначала ушла одна, потом другая.
Муж нехорошо улыбался. Я не выдержала этого цинизма, открыла наружную дверь и, указывая на выход, закричала:
— Вон, сию же минуту оставь меня! И навсегда забудь. Вещи переправлю, куда укажешь.
— Прошу прощения! — ядовито возразил муж. — Не забывайте, что площадь у нас общая, и давайте без дураков, закон не позволит.
— Вот теперь-то все прояснилось: ты женился не на мне, а на моей, на нашей площади… Какая низость!
— Ну, ну! Это, положим, перехлест, дорогая, перехлест! Я женился на тебе, а женился потому, что полюбил и продолжаю любить до сих пор. Что касается моих шалостей… Кто из нас, мужчин, да и вы, женщины, не безгрешны, — кто из нас не шалит, не освежает своих чувств?! Милей же после этого становимся друг другу.
Я пришла в такое отчаяние, что готова была задушить пошляка, будь оружие, застрелила бы. Я плюнула ему в лицо. Он наотмашь ударил меня по голове. Я упала и, кажется, ненадолго потеряла сознание. Очнулась. Муж куда-то ушел. Хотелось, чтобы навсегда.
Это был фактический разрыв. Я знала себя, знала маму, которой непременно все расскажу в первый же день ее приезда, и никакая сила уже теперь не спасет нашей семьи.
Да, конфликт наш, кажется, необратим. Владимир и не думает исправляться, нет, не думает. А что он думает, на что нацелился? «Продолжает любить». Удивительно, что он еще несколько раз повторил эти слова. Вот уж воистину: слово и дело — между ними пропасть, и, конечно, я не верю этим его заверениям, они целевые. Жаль, что разгадать эту цель нет сил, да и мы с мамой не думаем пока что над этим, настаиваем, чтобы домашний хулиган покинул нашу квартиру.
Сверх всяких ожиданий, муж оставил нас, оставил молча, злобно; забрал часть своих вещей, хотя я просила, чтобы он взял все принадлежащее ему. Тут несомненно какая-то своекорыстная, дальнеприцельная комбинация.
О разводе ни я, ни он словом не обмолвились. Почему? Во всяком случае, я не могла себе ответить на этот вопрос. Больше того, я поймала себя на предательской мыслишке: мне вдруг стало жаль Володьку, но я с остервенением прогнала эту шальную мысль, он не достоин ни жалости, ни сочувствия, виноват во всем сам.
Мама теперь почему-то от меня отстранилась. Перед тем сказала:
— Делай, Лара, как знаешь. Можешь даже помириться, простить ему его омерзительный, аморальный поступок…
Ничего не скажешь, хорошенький совет! Я ответила:
— Решение созрело одно: развод и только развод! Без промедления.
Иду на консультацию к адвокату. Оказывается, при согласии мужа развестись можно в загсе, минуя суд. О, это было бы большим облегчением: тяжко ведь стоять перед народным судом, не хотелось бы обнажать душевные раны.
Связываюсь с Владимиром. Он на дыбы: никакого развода! Мы должны кончить свой злой конфликт добрым миром и навсегда!
И далее столь же пышно: тирады о любви и ссылка на Гамлета, на его «быть или не быть?». Холостой выстрел этот до тошноты противен мне. Это же глумление — и только! Любовь и уличные девки, пьянки, рукоприкладство, сквернословие — в наши-то дни совмещать такое! Да это и никогда не совмещалось, если иметь в виду чистую, бескорыстную любовь.
Вынуждена подать заявление в народный суд. Мама на этот раз одобрила мою решимость, чему я обрадовалась.
И вот мы в народном суде. Я без адвоката, но он с адвокатом, следовательно намерен защищаться, защищать свою «любовь». Уму непостижимо!
В заявлении я скупо указала на разность характеров и взглядов. Понимала, что это шаблон, слишком общо, но в суде, видимо, придется расшифровать эти фразы. Когда в консультации составляли заявление, просили указать свидетелей. У меня их, конечно, нет. И какие могут быть свидетели: мы ведь о своем горе никому ни звука! Главный свидетель — мое сердце, мои убеждения, моя честная любовь! Разве этого мало?! Я не хочу, не имею морального права жить с грязным человеком, и никакая сила не изменит теперь моего чувства, моей к нему ненависти. Суд поймет меня.
И вдруг в судебном заседании Владимир возбуждает ходатайство о переносе дела на другое число. Он, дескать, не подготовился, не успел собрать важные материалы, а к адвокату обратился лишь за несколько часов до судебного заседания. Адвокат подтвердил запоздалое обращение к нему и поддержал ходатайство своего доверителя.
Суд отложил дело на три месяца. На три месяца — что же такое?!
Выходит, я потерпела первое поражение, а он, мой истязатель, несомненно будет ликовать. Бегу в юридическую консультацию, где мне разъяснили, что огорчаться нет оснований: так или иначе, но подобного рода дела затягиваются, главным образом, для того, чтобы конфликтующим супругам дать возможность прийти в себя, чтобы у них прошла конфликтная горячка.
Возможно, такая позиция суда для кого-то играет свою благотворную роль, для меня же… Повторяю: мое решение непоколебимо!
Стоит ли говорить, что эти три месяца прошли для меня в беспрерывных страданиях. Нет, нет, я не колебалась, и чувство жалости к мужу больше не появлялось в моем сердце. Мне не терпелось как можно скорей определить свою судьбу и по закону стать одинокой, возможно навсегда.
Суд прошел удивительно быстро, спокойно, но мне хотелось чего-то другого. Вся эта судебная процедура оставила у меня на сердце горький осадок, который держится у меня по сей день.
Владимир в суд явился без адвоката. В чем дело?
На вопрос судьи, признает ли он иск, то есть согласен ли он на развод, последовал ответ:
— Я люблю Ларису, очень люблю, поверьте, граждане судьи, моему честному и благородному слову. Но если Лариса настаивает, что ж, насильно мил не будешь. Решайте тогда так, как велит закон, как подскажет вам ваша судейская совесть.
И больше ни слова. Я повторила, что моя просьба о разводе остается в силе.