Да, это было у нас, в Испании, в нищем селении близ Кордовы, где родились мои дедушка и бабушка, где я увидел в местной лавке мои первые лакричные леденцы и потом, из-под полы, за поминутную плату — порнографические открытки. Жандармов, о которых вы спросили, помню, как сейчас. Как у Лорки было:
Их кони черным-черны,
И черен шаг их печатный,
На крыльях плащей чернильных
Блестят восковые пятна… [1]
Простите, сбился. Эти жандармы — и откуда они взялись, свиньи, такие желтые, тощие? — влетели на главную улицу селения на запаленных лошадях, спешились у дверей беленького домика, неизвестно чьего… Да, никто не знал хозяина, построил кто-то, и все. Они выломали зеленую низкую дверь и — никого не нашли. Соседи отказывались давать показания, ведь тогда неизвестно было, кого предашь — друга или врага? Мы молчали. У домика имелся южный полукруглый двор, а в подвале лежала запеленатая статуя с золотой маской на лице. Это кто-то в щелочку видел.
А жандармов помню, как сейчас:
И ночь была задушевной,
Как тихий стон голубиный,
Когда патруль полупьяный
Вбежал, сорвав карабины… [2]
Только пьяными они, кажется, не были. Усталыми очень — да, и вроде… Только не смейтесь! Вроде мертвыми, хотя кому знать лучше о смерти, как не им, свиньям! Да и мне, поверьте, есть что порассказать, хотя спрашиваете-то вы не об этом.
Моя дочь — танцовщица в одном из каирских отелей, старается для туристов. Сын продает в магазине поддельные статуэтки древних богов. Особенно хорошо идут фигурки Бубастис — кто же не любит кошек? Неплохо продаются также Осирис и Изида. Внучка говорит — это попса, хотя ходит со мной в коптскую церковь. Не арабы мы. Гордиться я этим не горжусь, а все-таки правду сказать надо. Внучка грамотная, не как я, твердит, что когда арабы завоевали Египет, аристократы приняли ислам, а вот простолюдины сохраняли старую веру. Им в христианство легче было перейти, чем… Правда, когда те монахи-францисканцы явились через пару веков после крещения Египта, церквей они не узнали. Вместо креста был «анх» — то же, да с петлей наверху, «жизнь», значит. Вместо Христа — Осирис, вместо Богоматери — Изида. И поубивали все друг друга, потому как договориться никак не могли — что правильно, что нет. А мы живем хорошо. С соседями в дружбе — говорят ведь: не купи дом, купи соседа. И зять у меня — араб, вон за углом сидит, в кофейне. Нет, он ничего не знает, молод; спрашивайте только меня про тот дом. Он на самой окраине, и туда никто не ходит — нехорошее место. Я статую там видела в саркофаге, и двор южный, полукруглый. Когда еще девочкой была. Приезжали раз одни, из полиции, искали что-то и не нашли. Говорят, золото забрали — маску, что ли, какую-то. Еще говорят, там мертвый был, только его никто не видел. Призрак. Сувениры купить у моего сына не желаете? Тут недалеко, поддержите торговлю!
Я уже двадцать лет живу в штате Флорида, на берегу океана, близ города Майами. А родилась в Болгарии, зовут меня Дора. Ухаживаю за богатой полоумной старухой. Посылаю домой красивые открытки. Детей у меня нет. Когда-то была замужем. Фиктивно, но около года мы все-таки жили вместе. Иногда и спали. Он был представителем строительной фирмы и говорил только о работе. Может, у нас бы что-то и сложилось, если бы он не был таким занудой. Как-то он сказал, что его фирма выполняет заказ на постройку дома, хотя никогда не имела личных контактов с заказчиком. Заказ на постройку здания был получен более полувека назад одной из материнских строительных контор, из которых впоследствии образовалась фирма. Странный заказ — простой домик без отделки, при нем южный полукруглый двор, без фонтана, без бассейна, и еще подвал. А в подвале было велено построить что-то вроде гроба, только без крышки. А потом, когда уж мы с ним расстались, я видела ночью (у меня была бессонница), в новостях, сюжет о том, что неизвестные люди, странно выглядевшие, проникли в это самое частное владение и украли ценную золотую вещь. Наверное, арабы. Все зло в Америке от них.
Помню, я тогда вышла на крылечко, постояла, подышала. И почувствовала страх, сама не знаю, почему. Хотя с тех пор, как уехала из дома, часто не могла спать и всего боялась. А воздух тут чистый, почти как у нас, в Варне… Только не тогда. Тогда в нем носилось что-то гнилое, мертвое… Тошнотворное, так вернее. Будто где-то канализацию прорвало. А был тот дом совсем близко от меня, но я туда никогда не ходила, зачем? Я и не знала даже, кто там жил, и жил ли кто-то. Вот если бы на родине — знала бы. Точно.
Это раньше так про нас говорили — кладбище для бедных. Да оно тогда, лет сто назад, было и вовсе за городской чертой. Свозили трупы, сбрасывали, засыпали известью — и дело с концом. А сейчас оно в городе, хотя Копенгаген, надо сказать, не так уж разросся с тех пор. Я-то? Давно тут. У деда была цветочная лавка рядом, отец изготовлял памятники, а я, видите, просто сторож. Не потому, что не хотел учиться, просто как-то не задалось. Сперва нашел подружку из Христиании, а там поехало… Наркотики. Конечно, я лечился, теперь чист. Отец перед смертью за меня похлопотал, я устроился сюда. Наверное, тут меня и закопают, так что я часто думаю — к чему было мучиться в реабилитационном центре, если все сводится к одному? Да уж ладно. Кстати, моя девушка умерла. Похоронена не здесь.
Тот случай отчетливо помню. Разрыли ночью могилу, с южной стороны кладбища, был скандал, полиция приезжала. Конечно, меня сразу за жабры, потому что была парочка судимостей, еще той поры. В Христиании без этого не обойдешься. Кража из супермаркета, потом чужой велосипед… Это что! В могиле-то,