И еще было кое-что, но полиции я тогда не сказал, а теперь думаю — зря. Накануне, перед тем как запереть ворота, чтобы никто по ночам не шлялся, я встретил на аллее, у церкви, троих мужчин. С виду — иностранцы, но я же привык, они все ищут могилу Андерсена, хотя Андерсен совсем не у нас. Тощие, как скелеты, и кожа сухая, думаю, если на ощупь — жесткая. Но плевать на кожу, каждый выглядит, как может, я сам после ломки был не лучше. Другое… То ли это запах был — хотя к запаху мне не привыкать, — то ли что-то еще… Это было как во сне, или во время глюка, вы не поймете, если не кололись… Они были мертвые. Как у Ромеро, в «Ночи живых мертвецов», помните тот фильм? Нет? Моя подружка смотрела, вот и досмотрелась. Мне добавить нечего — мертвые, и все. Так я почувствовал, и знаете, если бы сидел на игле и думал, что видел их такими из-за героина, — тут же бы завязал. Безо всяких врачей!
Я — царь Верхнего и Нижнего Египта, фараон Мена. Меня короновали в десятилетнем возрасте. Мой сводный брат, женившись на принцессе, внезапно заявил о своих правах на престол, был поддержан царедворцами и близок к тому, чтобы самовольно завладеть короной фараона. Я успел бежать. Прислушавшись к мнениям своих советников, брат отложил коронацию на время, которое потребуется для устранения меня, с тем чтобы не выглядеть самозванцем в глазах народа, год от года все менее почитавшим фараона.
Был послан отряд сыщиков, чтобы разыскать меня и освободить престол для нового фараона. Прошло пять лет, прежде чем напали на мой след. Я, как законный фараон, ухитрился справить тридцатилетие своего правления в бретонском городке, с соблюдением всех обрядов хеб-седа. Пока есть южный полукруглый двор, по которому я в ритуальном убранстве совершаю пробег, пока есть ложная мумия с золотой маской на лице, пока обряд повторяется каждые три года — я бессмертен. И он это знал.
Прошло три года. В Египте бесновался некоронованный царь, проклиная себя за то, что послушался советников. Отряд сыщиков был увеличен и получил новые государственные дотации. Хеб-седная маска была расплавлена и перекована на серьги, розданные для поощрения чиновничьего рвения. Я строго следовал традиции, аккуратно справив второй хеб-сед через три года после первого.
Вторую маску брат швырнул через весь тронный зал, где он так и не удосужился сесть на трон. Сыщики были отозваны в Египет, казнены и немедленно заменены новыми, натасканными на меня и предупрежденными о последствиях своих неудач.
Они не решились вернуться в Египет. Брат, узнав, что я справил свой третий хеб-сед, пришел в ярость, но не смог предпринять ничего лучшего, как послать на поиски очередной отряд. Уходя, те присягнули не дать мне справить четвертый хеб-сед и дожить до сорока девяти лет.
Я справил еще семнадцать хеб-седов, оставив по себе двадцать построенных в разных частях света зданий с ритуальными полукруглыми дворами с южной стороны. Когда построили последнее здание, брат был давно мертв, мертвы были мои дети, так и не наследовавшие престола, мертвы приближенные, так и не узревшие царя, правившего страною шестьдесят два года после исчезновения. По подсчетам сыскного агентства, к этому времени занимавшегося только поисками меня, последний свой хеб-сед я, фараон Мена, справил в возрасте девяноста семи лет. После этого здания с хеб-седными статуями, масками Мена и южными полукруглыми дворами перестали появляться. Я, фараон Мена, правивший страной восемьдесят семь лет (шестьдесят два года из них заочно), своей пунктуальностью дал основание полагать, что прекращение празднования хеб-седов свидетельствует о моей смерти. Я оставил по себе двадцать кенотафов — ложных гробниц, — и ни одного настоящего, ни в Египте, ни в какой-либо другой части света. Отыскать место погребения фараона не представлялось возможным, поскольку я, столько лет наводивший на свой след сыщиков, на сей раз не пожелал объявиться.
Я, фараон Мена, не был похоронен в общей могиле на кладбище для бедных под Копенгагеном, как думают все они. Я вообще не был ни в одной стране из тех, где находили кенотафы. После побега я кое-что придумал. Распределив свои наличные деньги между строительными конторами во всех частях света, дав им одинаковые заказы на последовательную постройку двадцати домов с полукруглыми южными дворами и полуподвальными гробницами, я умер в нищете в возрасте тридцати девяти лет, в надежде на отмщение. Не помню, где.
И теперь нахожусь в белой комнате со скошенными стенами, с золотой маской на лице. Окна нет, но я знаю — оно на юге. Мне сказали, моя страна уже не такая, какой я ее покинул. Анх стал крестом, в гробницах гуляет пыль и бродят чужаки, все повержено. Но Нил жив.
О идущий из мрака свет!
О пастух тучнеющих стад!
Нил — создатель всего, что есть,
Без него все исчезнет. [3]
Я наблюдаю за ним уже третий год. Его нашли на улице в бессознательном состоянии, в лохмотьях, он говорил на непонятном наречии. Сперва он провел несколько суток в полиции; потом, когда стало ясно, что бродяга не в себе, его отправили к нам. Никаких признаков агрессии. Лицо ярко выраженного восточного типа. Истощение и бессонница. Спит, только если вколоть большую дозу снотворного. Ест, но с видимым отвращением. Постепенно научился говорить по-английски, готов общаться, спокоен и вежлив.
Считает, что его зовут Мена, он фараон, царь Верхнего и Нижнего Египта. Можно было бы сказать, что это типичная мания величия, но он говорит, что умер в возрасте тридцати девяти лет, и при этом почему-то самодовольно смеется. Ни один мой пациент, вообразивший себя царем, не считал при этом, что царь этот мертв. Иногда впадает в тревогу — прислушивается, будто чего-то ждет. При обходах интересуется, не спрашивал ли кто о нем. Уточняет, на юг ли выходит его одиночная палата. Ничего не делает для себя сам, от трудовой терапии со своей вечной улыбкой отказывается. Рядом