Он рисковал не только собой. Он рисковал ею. И эта мысль была горше любой пытки в пещере Молчаливого Плача. Он разрывался между страхом разоблачения и страхом потерять единственного человека, который видел в его тени нечто прекрасное.
* * *
Их встречи стали кислородом для Дзюнъэя. Каждая минута, проведенная с Хикари, была глотком чистого воздуха в удушающей атмосфере лжи и наблюдения. И именно поэтому он всё больше боялся этих встреч. Боялся, что однажды его тень настолько сольётся со светом, что станет видимой для всех.
Однажды вечером они сидели у пруда, наблюдая, как первые звёзды отражаются в тёмной воде. Хикари была задумчива.
— Дзюн, — начала она, её движения были медленными и как бы придавленными невидимой тяжестью. — Твоё имя… «Чистый». Оно тебе подходит. В тебе есть какая-то… незапятнанная искренность. Но мне иногда кажется, что оно слишком простое для тебя. Слишком тихое.
Она посмотрела на него, и в её глазах светилась нежность и лёгкая грусть.
— Мне хочется называть тебя иначе. Если бы ты позволил… я бы назвала тебя «Кайто» (). «Морской воин». Потому что в тебе есть сила и глубина океана. И тишина, которая бывает перед бурей.
Для Дзюнъэя это прозвучало как удар грома. «Морской воин». Она, сама того не ведая, не просто дала ему новое имя. Она назвала его суть. Она увидела не жалкого писца, а воина. И не осудила, а восхитилась. Комок встал у него в горле. Он не мог ни согласиться, ни отказаться. Он мог только смотреть на неё, чувствуя, как трещина в его сердце расширяется.
Хикари, увидев его напряжение, мягко улыбнулась и положила руку ему на руку.
— Не нужно отвечать сейчас. Просто знай, что для меня ты можешь быть кем захочешь.
Через несколько дней она пришла к нему с небольшим свёртком, завязанным на шелковый шнурок.
— Я хочу сделать тебе подарок, — сказала она. — Не за что-то. Просто так.
Он развязал шнурок. Внутри, на мягкой ткани, лежала необычная кисть. Её ручка была сделана не из бамбука, а из тёмного, отполированного до зеркального блеска дерева камелии, прочного и удивительно тёплого на ощупь. Ворс был собран не из обычного животного волоса, а из невероятно мягкой и эластичной шерсти яка, привезённой, должно быть, с самых дальних северных торговых путей. Кисть была тяжёлой, идеально сбалансированной и словно созданной для его руки.
— Это… — Хикари искала слова. — Это кисть для правды. Говорят, такая кисть не терпит лжи. Она может вывести только то, что живёт в сердце. Отец говорил, что такими кистями пользовались старые мастера, чтобы записывать самые важные летописи.
Он взял кисть. Она лежала в его руке с ощущением невероятной, почти одушевлённой правильности. Это был не просто подарок. Это был вызов. И величайшее доверие.
В ту же ночь, когда замок погрузился в сон, он не смог удержаться. Он зажёг свою масляную лампу, убавил её фитиль, чтобы свет не пробивался в щели, и положил перед собой чистый лист дорогой бумаги. Он обмакнул новую кисть в тушь и замер.
Что он может нарисовать? Что живёт в его сердце? Обман? Предательство? Страх?
Его рука дрогнула. И тогда он просто закрыл глаза и позволил ей вести себя.
Он не знал, сколько времени прошло. Когда он открыл глаза, то увидел, что вся поверхность листа, от края до края, была покрыта одним-единственным, гигантским иероглифом. Не идеально выведенным, а скорее высеченным, вырванным из самой глубины его существа.
«Тай» — «Ждать».
Ожидание приказа. Ожидание разоблачения. Ожидание наказания. Ожидание чуда. Вся его жизнь свелась к этому одному слову. Он смотрел на него с ужасом и облегчением. Это была правда. Первая абсолютная правда, которую он позволил себе высказать.
Он быстро свернул лист и спрятал его в самое потаённое место. Этот иероглиф был опаснее любого оружия.
А на следующий день он сделал ей ответный подарок. Он не мог купить ничего. Но он мог создать. Всю ночь, пока замок спал, он работал при тусклом свете лампы. Он не использовал новую кисть. Он использовал обломок старой, самую тонкую тушь и всю свою невероятную точность.
Утром, когда Хикари зашла в его каморку, она застыла на пороге.
Весь пол комнаты был покрыт листами рисовой бумаги. И на каждом листе с фотографической точностью и нежностью был изображен один из цветков, что росли в её саду. Каждый лепесток, каждая тычинка, каждая травинка на заднем плане были выписаны с любовью и вниманием, которых не требовала ни одна копия официальных документов. Это была не просто ботаническая зарисовка. Это была поэма, написанная без слов. Признание в любви, понятное только им двоим.
Хикари обошла всю комнату, не говоря ни слова. На её глаза навернулись слёзы. Она подошла к нему и жестом, который означал больше тысячи слов, сказала:
«Спасибо. Я поняла».
Он не кивнул в ответ. Он просто смотрел на неё, и в его обычно пустых глазах впервые читалось что-то настоящее. Что-то, что не требовало перевода. Они стояли в центре бумажного сада, и между ними висела тишина, более красноречивая, чем любая речь. Он ждал. Но впервые это ожидание было наполнено не страхом, а надеждой.
* * *
Идиллия, как это всегда и бывает, оказалась хрупкой. Замок жил не только поэзией и тихими признаниями. В его стенах кипели свои страсти, интриги и зависть. И беззащитный, на первый взгляд, «немой писец» неожиданно оказался в центре одной из них.
Виной всему была Хикари. Её красота, ум и кроткий нрав не остались незамеченными. За ней начал ухаживать Рюноскэ, молодой самурай из знатного, но небогатого рода. Высокомерный, тщеславный и обидчивый, он считал Хикари своей законной добычей и был уверен, что рано или поздно её отец, польщённый знатностью рода, согласится на брак.
Появление рядом с Хикари какого-то жалкого немого писца, к которому она явно благоволила, Рюноскэ воспринял как личное оскорбление. Дзюнъэй для него был не человеком, а помехой. И с помехой он привык разбираться грубо.
Первые атаки были вербальными и адресовались не напрямую Дзюнъэю, а в его сторону.
— Смотри-ка, наша местная достопримечательность, — громко говорил Рюноскэ своим приятелям, проходя мимо канцелярии. — Немой да неуклюжий. Настоящее сокровище. Удивительно, как он чернила-то не проливает на важные бумаги. Хотя, кто их читает-то, эти бумаги? Только мы, самураи, за них