В кабинете что-то грохнуло. Послышался яростный крик Дзиро: «ЭТО НЕ Я! ЭТО ПОДСТАВА! Я НЕ ЗНАЮ, О ЧЁМ ЭТО!»
Но было уже поздно. Три письма. Три капли. Камень репутации Дзиро был не просто подточен — он рассыпался в прах.
Дверь кабинета распахнулась, и Дзиро вывели под стражей. Его лицо было заплаканным и растерянным. Он что-то бессвязно бормотал, озираясь по сторонам дикими глазами. Его взгляд на мгновение зацепился за Дзюнъэя, сидевшего с невозмутимым видом над своим свитком.
— Он! — вдруг завопил Дзиро, пытаясь вырваться. — Это он! Немой! Он всё подстроил! Он утром в архиве крутился!
Все взгляды устремились на Дзюнъэя. Тот поднял глаза с идеально наивным и совершенно ничего не понимающим выражением лица. Он даже слегка приоткрыл рот, как бы от удивления.
Старший ревизор фыркнул.
— Заткните ему рот, — брезгливо сказал он страже. — Уже и на немых кивает. Совсем совесть потерял.
Дзиро утащили, его вопли затихли в глубине коридоров.
В канцелярии воцарилась гробовая тишина, которая через секунду взорвалась оглушительным гомоном. Все говорили разом, обсуждая невероятную новость.
Кэнта, услышав шум, влетел в канцелярию.
— Что случилось? Кого повели? Дзиро? Серьёзно? За что?
Ему тут же начали наперебой рассказывать всю историю, с огромными преувеличениями и домыслами. Кэнта слушал, разинув рот.
— Вот чёрт! — наконец выдохнул он. — А я его всегда за подлеца считал! Молодец, ревизор, копнул глубоко! — Он подошёл к Дзюнъэю и хлопнул его по плечу. — Видал, Дзюн? Вот это поворот! Теперь, наверное, тебе ещё работы прибавится — всё разгребать за ним придётся.
Дзюнъэй лишь кивнул, изображая лёгкую озабоченность. Внутри же он чувствовал странную пустоту. Он выиграл. Он сделал всё отлично. Он спас Мабучи и себя. Но триумфа не было. Была лишь усталость и лёгкая тошнота от содеянного.
Он смотрел, как писцы с азартом обсуждают падение большого начальника, и думал о том, как легко рушатся жизни. Всего три капли чернил. Три капли, точащие камень.
Глава 16
Следующие несколько дней замок гудел как растревоженный улей. История с Дзиро обрастала самыми невероятными слухами. Дзюнъэй делал вид, что погружён в работу, но краем уха ловил обрывки разговоров: «…оказывается, годами воровал!», «…да у него целая сеть поставщиков-мошенников!», «…теперь ревизоры ко всем придираются!».
Он старался вести себя как обычно. Сидел за своим столом, переписывал бесконечные свитки и… избегал Хикари. Её отец, придворный поэт, был близок к чиновничьим кругам, и Дзюнъэй боялся, что его напряжение, его вина могут быть ей заметны. Но однажды она сама подошла к нему в саду, где он… просто отдыхал, прикрыв глаза.
— Ты совсем пропал, — сказала она, и в её глазах читалась лёгкая обида. — Все эти дни только и говорят о скандале, а тебя не видно. Ты не заболел?
Он покачал головой, стараясь изобразить лёгкую усталость от работы. Он взял её руку и на ладони написал иероглиф «скучно».
Она рассмеялась.
— Да, скучно не бывает, когда кругом такой переполох! — её пальцы оживились. — Отец говорит, ревизоры сидят днями и ночами, всё проверяют. Говорят, нашли у Дзиро столько всего, что хватит на десятерых. Но ты знаешь, что самое смешное?
Дзюнъэй поднял бровь, делая заинтересованный вид.
— Говорят, среди бумаг было письмо, где он кому-то жаловался, что… мыши в амбарах слишком шумные и мешают ему спать! И требовал выделить средств на кошек-крысоловов лучшей породы! — Хикари залилась смехом. — Представляешь? Воровал деньги мешками, но мыши ему покоя не давали!
Дзюнъэй застыл с каменным лицом, внутри него всё перевернулось. Мыши? Но он же не писал ничего о мышах! Он писал о рисе, о взятках… Значит, ревизоры нашли что-то ещё? Что-то настоящее? Его собственная искусная ложь тонула в море настоящей, жирной грязи, которую Дзиро за годы накопил сам.
Он заставил себя улыбнуться и кивнуть, изображая, что тоже считает это забавным. Но его мозг лихорадочно работал. Это было даже лучше, чем он планировал. Его подделки просто стали каплей в море реальных преступлений Дзиро.
В этот момент в сад влетел Кэнта, красный и возбуждённый.
— Дзюн! Хикари! Вы не поверите! Только что от отца! Экспертиза закончена!
Он рухнул на скамью рядом с ними, запыхавшийся.
— Так вот, понимаете, эти старые мудрецы-эксперты три дня всё смотрели эти дурацкие письма Дзиро под своими лупами! — он говорил громко, размахивая руками, и несколько проходящих мимо слуг замедлили шаг, чтобы послушать. — И знаете, что сказали?
Он сделал драматическую паузу.
— Сказали: «Всё чисто!» — Кэнта фыркнул. — Говорят, почерк его, печать его, чернила старые, бумага старая. Всё его, родное! Говорят, один даже пошутил, что «такой бред только Дзиро и мог написать, другой бы постеснялся»!
Хикари снова рассмеялась. Дзюнъэй сидел неподвижно, чувствуя, как камень падает с его души. Прошло. Прошло!
— Отец говорит, — продолжал Кэнта, понизив голос до конспиративного шёпота, который был слышен на другом конце сада, — что главное — это не эти письма, а всё остальное, что нашли! Оказывается, он там годы воровал так, что никому и не снилось! Эти письма — так, цветочки. Ягодки будут в суде!
Он снова перешёл на обычный тон.
— Так что дело закрыли. Дзиро сошлют, имущество конфискуют. В общем, справедливость восторжествовала! — Он хлопнул Дзюнэя по колену. — А тебе, друг, теперь работы прибавится — всё его хозяйство разгребать. Так что не расслабляйся!
С этими словами он вскочил и побежал дальше, очевидно, чтобы сообщить новость всем остальным.
Хикари посмотрела на Дзюнэя и улыбнулась.
— Вот видишь? Иногда и правда восторжествует. Жаль, конечно, что из-за такого подлеца все теперь нервничают.
Она взяла его руку и нарисовала на ладони солнце.
— Не пропадай больше, хорошо?
Она ушла, оставив его одного в саду. Дзюнъэй сидел и смотрел на свою ладонь, где ещё ощущалось прикосновение её пальца. Расследование было окончено. Его роль в нём осталась совершенно незамеченной. Он был просто немым писцом, который разве что случайно заглянул в архив.
Он поднял голову и посмотрел на небо. Облака плыли медленно и величественно. Всё было кончено. Он выиграл. Он спас Мабучи, спас Кэнту, спас себя. Он ожидал чувства триумфа, ликования. Но чувствовал он только опустошение и тихую, щемящую грусть.
Он встал и пошёл обратно в канцелярию. Ему и вправду предстояло много работы — разгребать последствия падения человека, которого он сам и толкнул. Ирония судьбы была настолько горькой, что он едва не рассмеялся вслух. Он точил камень, и камень рухнул. И теперь ему предстояло разбирать завалы.
*